Уральские Поэты. Людмила Татьяничева
Людмила Константиновна Татьяничева родилась 19 декабря 1915 года в Ардатове (Мордовия) в семье сельской учительницы, Агриппины Степановны Татьяничевой и студента-медика. Мать была литературно одарённой женщиной: вела дневник, писала стихи.
В 1919 году умирает отец. Мать с дочерью уехала учительствовать в село Хлыстовка Чамзинского района. В 1926 году осталась сиротой; жила на Урале у родственников отца.
В 1931 году окончила школу-семилетку, пошла работать токарем на вагоностроительный завод. В 1932 году поступила в Свердловский институт цветных металлов
В 1934 году прервав учёбу, приехала на строительство Магнитогорска, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта Михаила Люгарина. Впоследствии об этом периоде своей жизни поэтесса напишет:
Там чуть не каждый мой сосед
Был журналист или поэт…
В рассветный час, в полночный час
В бараке том огонь не гас…
Работала в газетах «На рельсах гиганта», «Магнитогорский рабочий» и была участницей литературного объединения «Буксир». В том же году в журнале «Штурм» появились первые стихи Татьяничевой. Познакомилась со своим будущим мужем — тогдашним заведующим промышленным отделом газеты «Магнитогорский рабочий» Николаем Смелянским
В 1934—1944 годах работала сотрудником редакции газеты «Магнитогорский рабочий»
В 1941 году окончила Литературный институт имени А. М. Горького, вступила в КПСС.
В 1943—1953 годах работала ответственным секретарём Челябинской писательской организации.
В 1944 года в Челябинском книжном издательстве вышла первая книга стихов, «Верность». В 1945 году в том же издательстве вышла вторая книга, «Стихи». Вступила в Союз писателей СССР.
В 1956—1958 годах работала собкором «Литературной газеты» по Уралу.
В 1965 году переехала в Москву.
В 1965—1975 годах работала секретарём правления Союза писателей РСФСР.
В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького
Скончалась 8 апреля 1980 в Москве после тяжёлой болезни. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве
Из книги: Л.Татьяничева. Стихи о любви. Свердловск, 1981
Козы шли к водопою
Что творится со мною,
Что со мною творится!
Козы шли к водопою —
Растеряли копытца.
А еловые шишки
Превратились в тюльпаны.
Тургояк и Инышко*
Разрослись в океаны.
По тайге без дорожек
Я иду, как по саду.
Все на сказку похоже,
Все похоже на правду.
Сердце будто хмельное.
Мне ночами не спится.
Козы шли к водопою —
Растеряли копытца.
Два хороших сына у меня.
Две надежды,
Два живых огня.
Мчится время по великой трассе.
У меня –
Две юности в запасе.
Жизнь горит во мне, неугасима
У меня две вечности-
Два сына.
Коль сердце и разум затеяли
спор,
Не жди для себя добра.
Любовь отгорит, как ночной костер,
Едва дотянув до утра.
Случается в жизни такая беда.
Не сразу узнать нам дано,
Что сердце и разум
Сильны лишь тогда,
Когда они заодно.
Своенравное, как море,
В стороне от светлых дач,
Дождь и ветер переспоря,
Отдыхает Кисегач*.
Лишь о каменные глыбы
Еле слышно волны бьют,
Да серебряные рыбы
Возле берега снуют.
Да смуглянке возле сходней
Смотрит юноша в глаза.
— Хорошо-то как сегодня.
Я люблю, когда гроза.
Платье вымокло до нитки.
Косы — темных два ручья.
— Ты откуда?
— Из Магнитки.
— Чья?
— Пока еще ничья!
Разговор их стал невнятен.
Тишина.
Но слышно мне,
Как выстукивает дятел
Телеграммы на сосне.
Я иду тропинкой узкой.
Камни катятся, шурша.
Красотою щедрой, русской
До краев полна душа.
Через хвойные ресницы
Смотрит солнце с высоты.
. Этот край мне будет сниться
Неотступно, словно ты.
Гордым — легче.
Гордые —не плачут.
Ни от ран,
Ни от душевной боли.
На чужих дорогах не маячат.
О любви, как нищие, не молят.
Широко раскрылены их плечи,
Не гнетет их зависти короста.
Это правда —
Гордым в жизни легче,
Только гордым сделаться
Непросто.
Есть несовместимые слова.
Например,
Невеста и вдова,
Засуха и ливень,
Снег и лето.
Но еще несовместимей это:
— Баю, баю, зорька моя, дочка.
Мать.
Не просто мать,
А одиночка!
Это кто-то выдумал жестоко.
Разве мать с ребенком
Одинока?
Материнство —
Радость, сила, почесть,
Выход навсегда из одиночеств!
Маленький Антошенька,
Антон,
Свежесть яблока в этом
имени.
В мир,
Открытый со всех сторон,
Смотрит он глазищами
синими.
Отразилось в его зрачках
Солнце,
Свет и тепло дающее.
Держит в крепеньких
кулачках
Мальчик Прошлое
И Грядущее.
Я вглядываюсь в прошлое без грусти.
Оно мое.
И не мое уже.
. Живет девчонка в тихом захолустье,
Где все родное,
Все ей по душе.
Но май махнул ей веткою зеленой.
И вот среди разбуженных полей
Я вижу эту девочку влюбленной,
Доверчивой,
Веселой,
Окрыленной,
Ей невдомек, что я слежу за ней.
Ей невдомек,
Что будет в жизни густо
Сомнений.
И ошибок.
И утрат.
Кипят желанья.
Вызревают чувства.
Взрослеют мысли.
А года —
Летят!
Мелькают кадры вечной киноленты,
То красочны,
То стерты добела,
Сгорают чувства,
Но зато бессмертны
Ими порожденные дела.
Неужели были лживы
Наши прежние слова?
Оба мы с тобою живы,
А любовь-
Любовь мертва.
Что ж случилось в самом деле?
Неужель расстаться нам?
Только как же мы разделим
Сердце сына пополам?!
Очень плохо,
Когда не спится.
Ночь на дыбы становится.
Рыжей хитрой лисицей
Глядит на меня бессонница.
Опять она мне помешает
Увидеть тебя во сне.
Серебряная
Большая
Лунища в моем окне.
. Очень плохо,
Когда не спится.
Камнем от дум голова.
А где-то в урманах
Таится
Волшебная сон-трава.
Всю ночь,
До восхода солнца,
Чтоб людям прибавить сна,
В лиловые колокольца
Беззвучно звонит она.
Мы с тобой, дорога, квиты!
Ты вела меня, вела
Через черные граниты,
Где и вьюга не мела.
Через луг осеребренный,
Через радугу-дугу.
Лишь у пропасти бездонной
Ты сказала:
— Не могу!
И тоскою человечьей
Душу мне ты потрясла.
Я взяла тебя за плечи
И над бездной пронесла.
И на току,
И в чистом поле
В войну я слышала не раз:
— А ну-ка, бабы,
Спляшем, что ли!
И начинался сухопляс.
Без музыки.
Без вскриков звонких,
Сосредоточенны, строги,
Плясали бабы и девчонки,
По-вдовьи повязав платки.
Не павами по кругу плыли,
С ладами чуткими в ладу.
А будто дробно молотили
Цепями горе-лебеду.
Плясали, словно угрожая
Врагу:
— Хоть трижды нас убей,
Воскреснем мы и нарожаем
Отечеству богатырей!
Наперекор нелегкой доле,
Да так, чтобы слеза из глаз,
Плясали бабы в чистом поле
Суровый танец —
Сухопляс.
Есть особая прелесть
В стоцветье заката.
Есть спокойная гордость
В молчанье полей.
Кто не знает,
Какою была ты когда-то,
Пусть посмотрит хоть раз
На твоих сыновей.
Сыновья у тебя —
Как высокие полдни.
И душою светлы.
И добры.
И сильны.
Чтобы вырастить их,
Ты ходила голодной,
Замерзала
На страшных кочевьях войны.
. Даже, если осенний свежак
На свободе,
Перед нами все те же
Земные пути.
Красота не уходит.
Она переходит,
Было б только к кому
Красоте перейти!
Говорили: зима суровая —
Белокосая северянка.
А пришла она хвойнобровая,
Разудалая, как цыганка!
У нее все наряды—
Новые.
Шали яркие, нелинючие.
Снегопады лепестковые.
Губы жаркие.
Ветры жгучие.
То ль к весне зима
Бьет по льду лещом?
То ли я сама
Молода еще?
Когда любовь —
Подобье плена,
Когда она—
Глухой тупик,
То отреченье не измена,
А избавленье от вериг.
. Омоет ветер реактивный
Твою судьбу со всех боков,
Возникнут, как мотив старинный,
Седые копны облаков.
И ты,
На грани тьмы и света,
Начнешь все с чистого листа.
Земля –
Погасшая планета.
И все-таки она —
Звезда!
Мне нравится мой возраст.
Так просторно
В лесу осеннем,
Так отчетлив путь,
Что даже года—
Это непритворно —
Я в прошлом
Не хочу перечеркнуть.
Ведь каждый год
По-своему мне дорог.
Он неотрывен от моей судьбы.
В нем ветер века.
Вспыльчивый, как порох,
В нем кровь моя—
Живая кровь борьбы!
И, память
Невозвратностью тревожа,
Звучат шаги
И музыка его.
Металл застывший
Переплавить можно,
А в прошлом —
Не изменишь ничего!
Да и к чему?
Мне нравится мой возраст.
И мысль ясна,
И взгляд еще остер.
Лучей осенних собираю хворост,
Чтобы высокий
Распалить костер.
Хорошо на острых лыжах
Ей пронизывать леса!
Ноги быстры.
Кудри рыжи.
Зелены ее глаза.
Разогнав шальные вьюги,
Солнце движется за ней,
Грея зябнущие руки
В рыжем пламени кудрей.
Нет ничего доверчивей ребенка,
Когда он спит,
К твоей груди припав.
Его дыханье трепетно и тонко,
Оно нежнее,
Чем дыханье трав.
Как шар земной наш
С матерью-вселенной,
С твоей судьбой он нераздельно
Слит.
Комочек жизни,
Теплый и бесценный,
Так сладостно
Мне руки тяжелит.
Пылающих туч гряда,
Похожих на корабли.
Это горят города
Чьей-то большой любви.
Грома сухой раскат
Бьет,
Как электроток.
Это не просто закат,
А чьей-то судьбы
Итог.
. Звонких лучей провода
Над утренним Иртышом.
В небе
Растут города
Чьей-то любви большой.
За первой зарей вослед
Солнце шагнуло в лог.
Это
Не просто рассвет,
А чьей-то судьбы
Пролог!
Любовь без страсти —
Это дружба.
Страсть без любви —
Почти вражда.
Ей все,
Чем жил доныне,
Чуждо.
Ей мысль,
Ей боль твоя
Чужда!
Страсть,
Даже долгая,
Мгновенна,
Как взрыв,
Что рушит
корабли.
. Мы славим,
Преклонив колена,
Единство страсти
И любви.
Союз любви.
С какою силой,
Надеждой,
Верностью живой
Мы говорим любимым:
«Милый»,
«Люблю»,
«Твоя»,
«Навеки твой».
И убеждать себя
Не нужно,
Что нам такая речь
Чужда.
. . . . . . . .
Любовь без страсти —
Это дружба.
Страсть без любви —
Почти вражда.
Все это было в самом деле.
В войну
В приволжском городке
Погиб ребенок при обстреле
С ириской
В смуглом кулачке.
И мать,
Не только в
годовщину,
Все эти тридцать
Долгих лет
Приносит на могилку сыну
Кулечки простеньких конфет:
Отмерив путь,
Теперь неблизкий,
У вечной памяти в плену,
На чистый дерн
Кладет ириски
Она ребенку своему.
Сила без нежности —
Грубо.
Нежность без силы –
Бескрыла.
Врачуя, творя и голубя,
Действует женская сила.
В песни, в пословицы входит.
И если сказать открыто,
Она на земле верховодит
Не только в стихиях быта.
Добрей нашей силы нету.
И нет ее терпеливей.
Стремимся
Мы нашу планету
Взрастить и сделать
Счастливой.
Мы — большая часть народа,
С детства усвоили твердо:
Отчизна,
Земля,
Свобода —
Тоже женского рода!
С упорством неодолимым
Зреет в нас жизни завязь.
И даже в любви
К любимым
Нам сила нужна,
Не слабость!
Наперекор
Изменчивой молве
Художники
Прославили в веках
Не девушку
С венком на голове,
А женщину
С младенцем на руках.
Девичья красота
Незавершенна:
В ней нет еще
Душевной глубины.
Родив дитя,
Рождается мадонна.
В ее чертах
Миры отражены.
Как иголку
В стоге сена,
Я ищу в дали туманной
Ту звезду,
Что неизменно
Посылала свет свой
Странный.
Мне казалось,
Что не очень
Я звездою дорожила.
Отчего же этой ночью
Без нее мне
Все постыло?
Тонкий луч ее зеленый
Все ищу я,
Беспокоясь,
Что из глуби отдаленной
Не подаст она мне голос.
Да здравствует святое безрассудство,
Свободное от выгод и вериг,
Когда и мысли,
И дела,
И чувства
Неповторимый обретают лик.
Он — непривычен.
И не сразу ясен.
Глупцов,
Ханжей
Он повергает в дрожь.
Но приглядитесь:
Этот лик прекрасен.
На детство первозданностью
Похож!
Давно ли называли безрассудством
Любовь,
Что отвергает берега?
И страстное служение искусству,
Связующему страны
И века?
В моем дому
Есть хитрое окно.
Глядеть в него
Лишь мне одной дано.
Для остальных
И нет того окна:
Стена,
Всего лишь белая стена.
Когда все спят,
Я створки распахну,
Увижу четко
Девушку одну.
Она плывет
В вечерней синеве.
Цветной платок
На русой голове.
Зачем ей знать,
Что через много дней
Я буду жадно
Наблюдать за ней!
В тревоге замирать:
— Не оступись,
Не оброни —
В твоих ладонях жизнь
Твоя, моя
И сыновей моих,
А если дальше,
То и внуков их!
Но девушке
Все это ни к чему.
К любимому торопится,
К тому,
Кто так пригож
И нравом,
И лицом,
Кого я позже
Назову отцом.
Одиночество звезд?
Но, минуя разлуку,
Звезды могут лучом
Прикоснуться друг к другу.
Может каждая
Всех своих дальних сестер
Отыскать
И в душевный вовлечь
Разговор.
Ни измены,
Ни ложь,
Ни обвалы обид —
Их сближенью мешают
Границы орбит.
Потому-то меня
И волнуют до слез
Одинокие судьбы
Людей,
А не звезд.
Каток провинциальный
Среди снегов и вьюг.
Пластинкой музыкальной
Мне льда казался круг.
Мохнатые снежинки
Роились надо мной.
По ледяной пластинке
Скользила я иглой.
Мелодий нежных звуки
Лились со всех сторон.
А ты, раскинув руки,
Летел за мной в догон.
Людмила Татьяничева. Стихотворения
Людмила Татьяничева
Стихотворения
Цитируется по: Л. Татьяничева. Стихотворения. Издательство “Художественная литература”, Москва, 1969, 253 с.
Много это или нет,
Рассудите сами…
Восемнадцать звонких лет.
Солнце над лесами.
Чёрный дождь прямых волос
Мамино наследство.
Да лохматый добрый пёс,
Гревший моё детство…
А улыбок — полон рот.
Песен — до отказа.
У незапертых ворот
Тень седого вяза.
Возле вяза ходит тот,
Для кого я — чудо.
Жаль, что он меня зовёт
Прозаично «Люда».
И всегда глядит мне вслед
Дымными глазами…
Много это или нет,
Рассудите сами!
СОБИРАЕМ УТИЛЬ
Мы собираем утильсырьё
Или, точнее сказать, старьё:
Граммофон,
Оглохший, как дед,
От ржавчины рыжий велосипед,
Старый журнал, где на первой странице
Её величество императрица…
Есть новая, с правой ноги, галоша.
Её подарил нам дядя Егорша.
Галоша ему совсем ни к чему:
Ногу снаряд оторвал ему…
Люди охотно выносят нам
Старьё, что годами лежит по углам.
Старьё, что в дому ни на что не годится,
Пойдет в переплавку и возродится,
Став молотом новым,
Новой машиной,
Автомобильной упругою шиной.
Будут учебники, будет бумага
И матерьял для красного флага!
Мы собираем с утра утиль.
«Тиль Уленшпигель» отложен в сторону.
Из серых мешков выбиваем пыль.
Деля и усталость и радость поровну.
КТО БЫ ПОВЕРИЛ
Ты подарил мне подкову месяца,
Плывущего над тишиной полей.
Кто бы поверил,
Что месяц уместится —
Весь целиком! —
В комнатушке моей!
Ты мне сказал очень тихое слово.
И закудрявились клёны зимой.
Кто бы сказал,
Что для счастья земного
Покажется тесным мне шар земной!
Всё стало прошлым:
Облака,
И трепет губ, и птичий лепет.
Моя спокойная рука
Твоё лицо из глины лепит.
Мужские гордые черты
И рот,
Не знающий признаний…
Да, это ты,
Да, снова ты
Глядишь сквозь дальность расстояний!
Твой взгляд, о, как меня он жёг,
Твой взгляд, насмешливый и длинный…
Огнём я закалила глину,
Чтоб не рассыпался божок.
МАСТЕР
Металл наш издавна силён,
Врага разит он насмерть.
…Сияньем плавки озарён,
Стоит у домны мастер.
Седоволос, угрюм, кряжист,
Отметки лет на коже.
Он на Урале прожил жизнь,
Отцы и деды — тоже.
Он сотни раз в леса ходил
На зверя и на птицу.
Из горных речек воду пил
И всё не мог напиться…
Все руды знает наизусть.
Повадки их, характер.
Свердловск, Челябинск, Златоуст —
Везде известен мастер.
Сыны —
Богатырям под стать,
С отцом трудились вместе.
…Пришла война. Собрала мать
На фронт их честь по чести.
А мастер, скуп и неречист,
Сказал своим ребятам:
— Я на Урале прожил жизнь,
Как прадед мой когда-то.
Даю отцовский вам наказ —
Пришельца бейте насмерть! —
…И до чего же он горазд
Работать, старый мастер!
И дни и ночи напролёт
Старик в труде, в движенье.
Ему покоя не даёт
Далёкий гул сражений.
Сквозь клёкот вражеских атак,
Сквозь тонкий посвист смерти
Он видит —
Ненавистный враг
В сыновье сердце метит.
… Вот он стоит, старик ведун,.
И смотрит сквозь оконце:
Уральской выплавки чугун
Лавиной мести льётся.
ПИСЬМО
Оно прошло далёкий путь,
Как небо над рекою.
Пришло, чтоб в сердце заглянуть
Взволнованной строкою.
Как не прожгли слова листок,
Горячие до жженья!
Я слышу, как растёт меж строк
Стальной прибой сраженья.
Я вижу — ты стремишься в бой,
Неудержим, как ветер.
Поют снаряды над тобой
О смерти и бессмертье.
О русской доблести,
О тех,
Кто шёл за Русь на битвы.
А вьюга стелет белый снег
Под головы убитых.
Да, путь войны суров, жесток,
Но сквозь огонь сражений
Мы видим вёсен солнцепёк
И твоего письма листок,
Как первый лист весенний!
РОССИИ
Страданьем омой мою душу,
Печалью меня успокой.
Так море на жаркую сушу
Бросает свой тихий прибой.
Твоя я от века поныне.
Верна твоей грозной судьбе.
И воля моя, и гордыня,
И сила, и слабость — в тебе.
Ты мной беспредельно любима.
Прими мой дочерний поклон
За кипенно-белые зимы.
За синий, как лён, небосклон.
За русскую речь,
За молитвы
Суровых прабабок моих.
И даже за то, что средь битвы
Мой сын не остался в живых…
Мы разучились плакать в этот год.
И наши песни сделались иными.
Про этот год жестоких непогод
Словами рассказать какими?
Где их найти, точнейшие слова,
Горячие, как зарево пожарищ?
Но песня что любовь.
Она в душе жива.
И эта песня о тебе, товарищ!
Товарищ мой, услышь меня, услышь!
Не верю, нет могильного покоя.
Пусть голос мой дойдёт к тебе, как жизнь,
Сквозь гул ветров,
Летящих в пекло боя.
Земля в огне.
Земля кровоточит.
О, как болят, как ноют в сердце раны,
Когда шуршат сухой травой в ночи
Родных могил безвестные курганы…
Над ними птицы песен не поют,
Над ними кружат вражьи самолеты,
И чёрные оскаленные доты
Родную землю яростно клюют.
Но всё равно в твою не верю смерть!
Тебе, живому, не скажу: воскресни.
Крепчает бой.
Зовёт на Запад месть.
И скорбь слагает пламенные песни.
В твоих косах степной ковыль.
Он расцвёл сединой не в срок.
На ногах заскорузла пыль
Бесконечных военных дорог,
Мир казался тебе нелюдим.
Ты не глядя вошла в мой дом.
Прижимался к пустой груди
Твой ребёнок голодным ртом.
Всё обидным казалось тут.
Ты спросила:
— Как могут сметь
Эти скверы стоять в цвету,
Эти девушки песни петь,
Если всюду война и смерть?! —
Твой любимый погиб в бою.
Ни могилы его,
Ни следа…
Ты не в дом, а в судьбу мою
Своим горем вошла тогда.
…Твои волосы дышат легко.
Ты мой город зовёшь своим.
Над сердитой Урал-рекой
Мы, как сёстры, с тобой стоим.
ПЕСНЕ
Тебя я буду вновь и вновь
Лепить из слов и петь.
Будь неподкупна, как любовь
Идущего на смерть!
Среди имён любимых и родных
Храним мы рек прозрачные названья.
Мы помним шелест ковылей седых
И синих гор лепные очертанья.
А если на чужбине, среди сна,
Согреет нас дыханием сосна,
То, как рисунок на булатной стали,
Возникнет в сердце песня об Урале.
О счастье я не знала ничего.
Оно вокруг невидимое было.
Из горных рек водой меня поило,
Обогревало солнечным лучом.
Когда я шла по молодому льду,
Вся отдаваясь радости движенья,
Меня вело моё отображенье.
Я шла одна,
У мира на виду!
Мой золотистый, мой вчерашний мир,
Где всё, как в детстве,
Чисто и безгрешно,
Как молодо цвели твои черешни,
Какие ты богатства мне дарил!
Под лёгким пологом твоей зари
В меня влилась твоя хмельная сила,
О женской доле я тебя просила,
И ты сказал мне:
— Вот она, бери! —
Но где же счастье?
Разве этот зной
Палящего безоблачного лета,
С ночами ослеплёнными,
Без света,
Где страшно двум,
Несмыслимо одной?
С косноязычьем, ревностью, тоской,
бессонными, бесслёзными глазами…
Я не хочу!
Прохладными лесами
От счастья ненасытного укрой!
Верни мне снова тот январский лёд,
Небрежно разлинованный коньками,
Дай быстрых лыж почувствовать полёт
И дымный снег,
И ветер под ногами.
Иль поведи в еловые леса,
В седую глушь медвежьего завала,
Где, сузив напряжённые глаза,
Я глухарей и рябчиков сбивала.
Дозволь мне снова юность перечесть,
Как сказку —
Не деля её на части…
А счастье?
Может, в том оно и есть,
Когда живёшь,
Не думая о счастье!
ЯРОСЛАВНА
Снова дует неистовый ветер.
Быть кровавому, злому дождю.
Сколько дней,
Сколько длинных столетий
Я тебя, мой единственный, жду.
Выйду в поле,
То едешь не ты ли
На запененном верном коне?
Я ждала тебя в древнем Путивле
На высокой, на белой стене.
Я навстречу зегзицей летела,
Не страшилась врагов-басурман.
Я твоё богатырское тело
Столько раз врачевала от ран.
Проходили согбенные годы
Через горы людской маеты.
И на зов боевой непогоды
Откликался по-воински ты.
Не считал ты горячие раны,
И на землю не падал твой меч.
Откатилась орда Чингис-хана
Головою,
Скошенной с плеч.
И остался на вечные веки
Ты грозой для пришельцев-врагов.
Омывают российские реки
С твоих рук чужеземную кровь.
Снова ветер гудит, неспокоен.
Красный дождь прошумел по стране.
Снова ты, мой возлюбленный воин,
Мчишься в бой на крылатом коне.
Труден путь твой, суровый и бранный.
Но свободной останется Русь,
И тебя я, твоя Ярославна,
В славе подвигов ратных дождусь…
СКАЗ
Я в детстве слышала не раз
От бабки этот старый сказ.
Узнав, что друг в бою убит,
Подруга уходила в скит,
Чтобы в лесном, глухом скиту
Оплакивать свою беду
И чтоб любовь свою сберечь
От наважденья новых встреч.
Мне часто повторяла мать,
Как женской гордости устав:
— Коль любишь, — мужа потеряв,
Не станешь нового искать.
Скорее горы упадут
И высохнут истоки рек…
Так в нашем повелось роду:
Раз полюбила, то навек.
…Прошла жестокая война.
Я выжила, а ты убит.
Но воля к жизни так сильна,
Что падать духом не велит.
Она велит мне сильной быть,
В далёкий скит не уходя.
Трудиться, петь, детей растить
И за себя и за тебя.
В горах отыскивать руду,
Менять истоки древних рек.
Ну, а любовь у нас в роду
Одна-единая навек.
МАЛАХИТ
Когда-то над хребтом Урала,
Солёной свежести полна,
С ветрами запросто играла
Морская вольная волна.
Ей было любо на просторе
С разбегу устремляться ввысь.
Отхлынуло, исчезло море,
И горы в небо поднялись.
Но своенравная природа
То море в памяти хранит:
В тяжёлых каменных породах
Волной играет малахит.
Он морем до краёв наполнен,
И кажется: слегка подуть —
Проснутся каменные волны
И морю вновь укажут путь.
ЖИВАЯ ЛЕТОПИСЬ
По белой азиатской пыли
С мечтой о невозможном чуде
Кочевники здесь проходили,
Устало горбились верблюды,
И было это не когда-то
В седые времена Батыя…
Хранятся в памяти все даты:
Ведь мы свидетели живые,
Магнитогорска старожилы.
Мы тем, быть может, знамениты,
Что в горные проникли жилы
Упрямой силой динамита.
Лопатой рыли котлованы
В степи,
Дремавшей непробудно.
Качались на волнах бурана
Палаток парусные судна…
Пройдём по городу, товарищ,
На каменную выйдем площадь.
Ты этот дом припоминаешь?
А дерево вот это помнишь?
Любуясь на сады и скверы,
На город, залитый огнями,
Не сразу мы с тобой поверим,
Что создано всё это нами!
Но, день за днём припоминая,
Мы улыбаемся, как дети:
И впрямь, — мы летопись живая
Кипучих будней пятилетий!
ДЕВУШКЕ
Тебя, быть может, нет ещё на свете.
Я о тебе не знаю ничего.
Что из того?
Я всё равно в ответе
Перед тобой за сына моего.
В любом краю,
Хоть за Полярным кругом,
Где никогда не тает снежный наст,
Тебя найдёт он,
Назовёт подругой,
И всё возьмёт, и всё тебе отдаст.
С тобой он будет нежным и нелгущим,
Простым и добрым, преданным навек.
Ты с ним узнаешь на земле цветущей
И щедрость зноя, и прохладу рек.
Но если счастья ты увидишь мало
И если сын окажется иным,
То это я тебя обворовала
Холодным нерадением своим.
Чернила каменеют на морозе,
И холодно в руке карандашу.
Горючие, в глазах не стынут слёзы.
Слезами я письмо тебе пишу.
И не слезами,
А живою кровью.
Она торопит и велит:
— Скорей. —
Пишу с тоской,
Немыслимой любовью,
Всей силой и всей слабостью своей.
Но где ж слова?
В немом столпотворенье
Разлук и встреч затеряны они.
Я шлю тебе своё сердцебиенье.
К листу письма ты ухо преклони.
Ты слышишь?
Стонет в чистом поле ветер,
Снегами белопёрыми шурша.
И, как ребёнок, плачет на рассвете
С тобою разлученная душа. ..
СКАЗКА
Зимней полночью морозной
Отогрей слегка окно —
И увидишь ты, как сосны
Украшают полотно.
Иглы тонко вышивают
Синим крестиком узор.
Под пушистым малахаем
Спрятал кудри черный бор,
А над сонными лесами,
В стороне,
Где наш завод,
Пламя лисьими хвостами
Подметает небосвод…
СИНЕГОРЬЕ
Есть у нас на молодом Урале
Синегорье.
Может быть, бывали?
Звонкий бор и летом и зимой
Изукрашен хвойной бахромой,
Синельга синеет между гор —
Чей угодно очарует взор.
Только я признаюсь,
Что не это
Синегорья главная примета…
Если ты придёшь сюда впервые,
Поспеши на вышки буровые.
Отыщи нетронутые руды
И земные звёзды —
Изумруды.
Или в цехе,
Принимая смену,
В красный глаз заглядывай мартену.
На лесах, в цехах или в забое
Мастерством поделится с тобою
Здешний житель и умелец местный.
Человек на весь Урал известный:
Металлург, геолог и охотник —
Синих гор хозяин и работник.
УРАЛЬСКИЙ ВИНОГРАД
Барский дом, окованный железом,
Кружево чугунное оград.
Повелел хозяин камнерезу
Вырезать из камня виноград:
Чтоб он был совсем как настоящий,
Словно солнцем налитая гроздь.
Только камнерезу, на несчастье,
Видеть виноград не довелось.
Что он видел? Белые метели,
Островерхий синий Таганай,
Сосны и нахмуренные ели —
Милый сердцу,
Но суровый край.
Не плоды цветущей Украины
И не крымских фруктов аромат, —
Знал он только горькую рябину,
Красную, как ветреный закат.
И сказал себе уральский мастер:
— Много бед — ответ всегда один… –
Взял он не прозрачные тумпасы,
Не морской воды аквамарин,
А кроваво-красные рубины
И густой, задумчивый гранат, —
Вырезал он гроздь родной рябины:
— Вот вам, барин, местный виноград.
Были розги мастеру наградой.
Но с тех пор в народе повелось
Называть уральским виноградом
Красную рябиновую гроздь.
ГРАНЬ РЕЗЦА
Свои свершая рейсы круговые,
Перекликались краны в вышине…
Хоть в этом цехе я была впервые,
Всё было близким и знакомым мне:
И строй станков,
И говор их негромкий,
И синей стружки плотная спираль,
И вышитая кофточка девчонки,
Берущей в руки тёплую деталь.
Девчонка,
Укрепив резец умело,
Переходила от станка к станку.
Работала,
Как песню в праздник пела,
В движеньях подражая ветерку.
На миг остановилась,
Улыбнулась,
Отбросила каштановую прядь
И словно время повернула вспять —
Передо мной моя возникла юность.
Она хозяйкой в гулкий цех входила,
Работе отдавалась до конца…
И я в своей ладони ощутила
Не карандаш —
Стальную грань резца.
МАГНИТ-ГОРА
А заря-то, какая заря,
Словно в небе зажжён костёр!
Кто сказал, что Магнит-гора
Много ниже Памирских гор?
Не по уровню зыби морской
Я отсчёт высоты веду, —
По высокой мысли людской,
По движенью вперёд,
По труду.
ЧЕКАНЩИК
Передаёт литейщик чугуну
Пластичность форм,
Стремительность движенья,
Но лишь чеканщик может дать ему
Необщих черт живое выраженье.
Чтоб в чугуне однажды ощутил
Ты теплоту пульсирующей крови,
Искусный мастер, не жалея сил,
С литья снимает лишние покровы.
Чеканом оживляет он черты,
Отлитые литейщиком в металле,
Чтоб красоту живой его мечты
Мы в каслинской скульптуре увидали.
УРАЛ
Когда говорят о России,
Я вижу свой синий Урал.
Как девочки,
Сосны босые
Сбегают с подоблачных скал.
В лугах,
На ковровых просторах,
Среди плодоносных полей
Лежат голубые озёра
Осколками древних морей.
Богаче, чем краски рассвета,
Светлее, чем звёздный узор,
Земные огни самоцветов
В торжественном сумраке гор.
Я сердцем всё это вбирала,
Свой край полюбив навсегда.
Но главная сила Урала —
В чудесном искусстве труда.
Люблю я огонь созиданья
В суровой его красоте,
Мартенов и домен дыханье
И ветер больших скоростей.
Мне дороги лица простые
И руки, что плавят металл.
…Когда говорят о России,
Я вижу свой синий Урал.
МУЗЫКА
Когда впервые
В цех ты к нам войдёшь,
Тебя он встретит
Гулом однотонным,
Как будто бы
Тяжёлый хлещет дождь
По крышам
И по стенам стооконным.
Но вслушайся,
И ухо различит,
Как в музыке,
Тончайшие оттенки:
И звук сверла,
И гром чугунных плит,
И дробный смех
Короткой пересменки.
И вот уже
Гудок издалека
Влетает в цех
Озвученной ракетой,
И сменщицы умелая рука
Берёт рычаг,
Моей рукой согретый.
Да, ты такой, каким тебя люблю:
Порывистый, настойчивый, не лгущий,
Подобно скороходу-кораблю,
Навстречу шторму и ветрам идущий.
Как нелегко и как легко с тобой!
В тебе всечасно вижу перемены,
Но то — не мыслей пёстрый разнобой,
Не чувств игра,
Не вспыльчивость измены,
А щедрая способность воплощать
В себе черты стремительного века,
В себе самом и в людях не прощать
Того, что недостойно человека!
Уже не дни, а годы между нами.
Как бесприютны ночи в сентябре!
Скупыми непролитыми слезами
Напоминает память о тебе.
В твои глаза взглянуть могла б я смело:
Любовь моя по-прежнему жива.
Прости меня, что так и не сумела
Сказать тебе все лучшие слова.
Казалось мне, что никогда не поздно
Весенним днём, от света голубым,
Или трескучей полночью морозной
Признаться, как ты преданно любим.
Моя любовь,
Я это твёрдо знала,
Не на год — на бессрочные года…
А в толчее военного вокзала
Нас стерегла разлука навсегда.
И вот теперь не будет больше писем,
Напрасно ждать звонков и телеграмм
Но ты живёшь,
От смерти не зависим.
Я сердцу позабыть тебя не дам!
«Я другой не искала судьбы…»
100 лет со дня рождения Людмилы Константиновны Татьяничевой
Изведав горечь укоризны,
Обид, ошибок, мелких драм,
Учитесь радоваться жизни,
Людмила Татьяничева родилась 19 декабря 1915 г. в Мордовии, в городе Ардатове (расположен на берегу реки Алатырь). Отец умер, когда ей было три года, и мать уехала с дочкой учительствовать в далекое село Хлыстовка Чамзинского района. Мать была одаренной и необычайно доброй женщиной, вела дневник, писала стихи (не сохранились).
В Хлыстовке Людмила жила с матерью при школе, в боковой комнате. Через тонкую перегородку девочка слышала спокойный голос матери, обучавшей малышей грамоте. По вечерам Агриппина Степановна учила взрослых в Народном доме, полутемном и холодном, Людмилу она часто брала с собой. Два года спустя мать умерла в Казани после неудачной операции.
Девочку приютили дальние родственники Кожевниковы, жившие в Свердловске. Константин Рафаилович был преподавателем физики на рабфаке. Он брал Людмилу с собой в летние путешествия по Уралу, учил понимать природу. Мария Александровна преподавала русский язык и литературу. Она, как могла, заботилась о девочке, поощряла ее увлечение поэзией.
Окончив школу, Людмила поступила учеником токаря на вагоностроительный завод. Позднее Татьяничева вспоминала: «Юность моя ничем не отличалась от юности многих моих сверстников – городских комсомольцев тридцатых годов: школа – завод – рабфак». Как поэт она родилась именно на Урале. В одном из очерков поэтесса объясняет происхождение названия «Урал» как сплав двух понятий: «Ур» и «Ал», что в переводе с тюркского означает «земля золотая».
После окончания рабфака и двух курсов Свердловского института цветных металлов в 1934 г. девятнадцатилетняя Татьяничева приехала в Магнитку.
Поэзия и романтика заставили ее уйти из института. Людмилу приютила семья магнитогорского поэта Михаила Люгарина, в знаменитом 112-м – «писательском» – бараке. Позже Татьяничева написала:
Там чуть не каждый мой сосед
Был журналист или поэт.
В рассветный час,
В полночный час
В бараке том огонь не гас.
Горком комсомола направил девушку на работу в редакцию газеты «Магнитогорский рабочий». Была сотрудником отдела писем, затем – заведующей отделом культуры газеты.
Зимой 1934 г. в редакции газеты Людмила Константиновна познакомилась со своим будущим мужем, разделившим с ней судьбу на долгие годы. Николай Смелянский работал тогда заведующим промышленным отделом газеты и заочно учился в педагогическом институте. На то судьбоносное заседание литературной группы «Буксир», состоявшей из 24 авторов, она опоздала, но когда вышла читать стихи, ее приняли «на ура». Работала она в газете в отделе культуры и быта. Это давало ей богатый материал для стихов.
Организованная в 1930 г. литгруппа «Буксир» вырастила целую плеяду ярких писателей: А. Авдеенко, Б. Ручьева, В. Макарова, М. Люгарина, А. Ворошилова, Я. Вохменцева и др. Успех группы был ярким подтверждением роста пролетарской культуры. Приказом директора комбината им выделили 20 тысяч рублей на издание журнала «За Магнитострой литературы». Создали Дом писателя, где можно было работать и учиться.
Татьяничева на собраниях держалась особняком, эмоции предпочитала не высказывать, а переплавлять в стихи. Многие стихи ее магнитогорского десятилетия были репортажами со строительной площадки уникального комбината – но тогда же было и подспудное, глубокое преобразование души поэтессы. Лирический дневник ее отличался точностью деталей и интонаций, но мастерства пока не хватало – декларативность, подражательность только позднее переплавились в особую, татьяничевскую интонацию.
Вот ее воспоминания о той поре: «В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Все это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми. »
В ее судьбе и стихах нет отражения той трагической коллизии времени. Счастливая любовь, семья, особая романтика Магнитостроя, работа в газете, где идеология была на первом месте. Обстановка в литгруппе в разгул репрессий была очень непростой – об этом рассказывает челябинский историк И. Непеин в книге «Палачи и жертвы». Примечательно, что сама Татьяничева не оставила воспоминаний о тех годах – только собиралась.
Во время отдыха в Крыму она познакомилась с Мариэттой Шагинян, которая приняла участие в судьбе поэтессы. Ее литературное наставничество значительно повлияло на Татьяничеву. Последние государственные экзамены в Литинституте она сдавала уже во время войны, а в июле 1941 г. стала членом КПСС.
Все тяжелые военные годы редакция и типография газеты «Магнитогорский рабочий» помещались в жилом доме на улице Пионерской. Все работали, не считаясь со временем. Татьяничева устраивала редакционные «среды», на которые приглашала рабочих, строителей, учителей, врачей эвакогоспиталя, местных поэтов и эвакуированных артистов. Счастливая жена и мать, молодая поэтесса именно в годы тяжелого испытания своего народа осознала могучую силу слова, почувствовала свою необходимость, востребованность. Этот период выковал особую интонацию, которая отличает ее от двух названных выше поэтесс – Цветаевой и Ахматовой.
В совпадении запроса времени и таланта поэтессы сыграли большую роль и ее романтичность, цельность, жизнестойкость и трудолюбие. Поэтические циклы «Ярославна», «Тебе, товарищ!» широко публиковались в газетах и журналах, вырезки со стихами Татьяничевой бойцы хранили в нагрудных карманах гимнастерок рядом с письмами родных.
В Свердловск эвакуировались из Ленинграда и Москвы многие писатели, в том числе и М. Шагинян. Она поддержала молодую поэтессу, рекомендовала ее стихи в московские издания. В 1944 г. в Челябинске вышел первый поэтический сборник «Верность».
А спустя несколько месяцев в том же году Татьяничева переезжает в Челябинск, получив назначение на должность директора областного книжного издательства. Следующий сборник с безыскусным названием «Стихи» вышел в 1945 г., в том же году она стала членом Союза писателей России.
Время было тревожное: сначала в Челябинске, а потом и в Москве в адрес Татьяничевой прозвучали обвинения в «безыдейности и аполитичности». Готовилась новая волна политических репрессий. Но 1946 г. в журнале «Октябрь» вышла большая обзорная статья, где о творчестве Татьяничевой говорилось как о «воспевании конкретного трудового процесса», и стихи сопоставлялись с произведениями Г. Николаевой, М. Алигер, О. Берггольц.
В том же 1946 г. в областном государственном издательстве (ОГИЗ) вышла книга стихов с названием «Лирика». Из пятитысячного тиража уцелело всего несколько экземпляров – остальные поэтесса собственноручно уничтожила. Это было время знаменитого постановления ЦК КПСС «О журналах «Звезда» и «Ленинград», начало новой волны репрессий против писателей, и за искренние, глубоко лирические стихи можно было поплатиться жизнью.
Татьяничеву все равно обвинили в «ахматовщине», в том, что она слишком много внимания уделяет личным чувствам, пусть даже материнским, и в ее стихах мало «главного чувства советского человека» – любви к Родине. Татьяничева не стала рисковать своей семьей, мужем и двумя сыновьями – она поступила истинно по-женски, но глубоко лирические интонации в ее творчестве закрылись навсегда.
Рабочая тема, тема родной земли, материнства приобретали в ее творчестве мощное гражданское звучание. Тот самый настрой на общенародное мировосприятие, на общие ценности, который дал мощный стимул ее военным стихам, получил дальнейшее развитие в послевоенном творчестве. Цельность поэтической натуры сказалась еще и в том, что Татьяничева была общественным деятелем. Более 10 лет, до 1965 г. она руководила Челябинским отделением Союза писателей СССР, дала путевку в литературу многим челябинским поэтам.
В 1965 г. ее пригласили работать в Москву, избрали секретарем Союза писателей РСФСР. Штатная работа в аппарате СП требовала огромного напряжения: вопросы национальных литератур, работа с молодыми авторами, организационная текучка…
Однако это была и пора творческого расцвета: за 15 лет поэтесса выпустила 25 сборников стихов и прозы. В 1971 г. за книгу стихотворений «Зорянка» она удостоена Государственной премии РСФСР имени М. Горького. Двенадцать книг написано Татьяничевой для детей.
Лирическая глубина стихов так и оставалась призакрытой, стихи о любви – камертон истинной поэзии – были словно бы отстраненными, вплоть до творческого перелома, до книги «Калитка в лес осенний» (1979). В период работы над этим сборником поэтесса была уже тяжело больна. Но именно тогда она вернулась к теме любви как самой верной, постоянной созидательной силе, основе жизни. Уже в больнице была подписана к печати книга стихов «Десять ступеней», надписаны друзьям «Магнитогорские пальмы»…
8 апреля 1980 г. перестало биться сердце поэтессы. Но живет с нами ее немеркнущее поэтическое слово. Волнуют и вдохновляют стихи Людмилы Татьяничевой, этого глубочайшего и оригинальнейшего поэта-лирика.
Л. К. Татьяничева награждена орденом Октябрьской революции (1975), двумя орденами Трудового Красного Знамени (1965, 1971), двумя орденами «Знак Почета» (1952, 1960).
Информация о книгах Людмилы Татьяничевой на сайте «Библус»
Биография Л. Татьяничевой в проекте «Поэзосфера»
Л. Татьяничева в электронной энциклопедии «Челябинск»
Л. К. Татьяничева в проекте «Хронос»
Л. Татьяничева в проекте МКУК «ЦСДШБ» Озёрска «Писатели земли Уральской»
Л. Татьяничева на сайте Стихи.ру
«Дочь Урала»: молодежный литературно-творческий конкурс к 100-летию Татьяничевой на сайте Челябинской государственной академии культуры и искусств
Творчество Л. К. Татьяничевой
Татьяничева, Л. К. Собрание сочинений в 3-х т. [Текст] / Л. К. Татьяничева, сост. и подг. текста Н. Смелянского. – М. : Худож. лит., 1985.
(Имеются экземпляры в отделах: абонемент, читальный зал, «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Избранные произведения в 2-х т. [Текст] / Л. Татьяничева, вступ. статья А. Сафонова. – М. : Худож. лит., 1976.
(Имеются экземпляры в отделах: абонемент, читальный зал, «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Высокий мой берег [Текст]: стихи / Л. К. Татьяничева. – М. : Молодая гвардия, 1971. – 175 с. : ил., портр.
В сборник включены стихи разных лет.
(Имеются экземпляры в отделах: книгохранение)
Татьяничева, Л. К. Десять ступеней [Текст]: стихи / Л. К. Татьяничева. – Челябинск : Юж.-Уральское кн. изд., 1980. – 192 с.
(Имеются экземпляры в отделах: читальный зал)
Татьяничева, Л. К. Зорянка [Текст]: стихи / Л. К. Татьяничева. – М. : Советская Россия, 1973. –142 с.; портр.
(Имеются экземпляры в отделах: «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Живая мозаика [Текст] / Л. К. Татьяничева, предисл. Е. Пермяка. – М. : Сов. Россия, 1969. – 127 с. : ил.
«Живая мозаика» – лирические миниатюры в прозе известной советской поэтессы. Они посвящены рабочим людям Урала, среди которых начался трудовой путь поэтессы и прошло немало лет ее жизни.
(Имеются экземпляры в отделах: книгохранение)
Татьяничева, Л. К. Избранная лирика [Текст] / Л. К. Татьяничева, предисл. С. Васильева. – М. : Воениздат, 1968. – 141 с.
(Имеются экземпляры в отделах: читальный зал)
Татьяничева, Л. К. Корабельный бор [Текст]: стихи / Л. К. Татьяничева. – М. : Советская Россия, 1974. – 400 с. – портр. – (Поэтич. Россия).
(Имеются экземпляры в отделах: читальный зал)
Татьяничева, Л. К. Междузорье [Текст]: стихи Л. К. Татьяничева. – М. : Советский писатель, 1975. – 142 с.
(Имеются экземпляры в отделах: «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Мне бы только успеть [Текст] : стихи / Л. К. Татьяничева, ред. Л. В. Булатова, худож. С. С. Федотов. – М. : Воениздат, 1981. – 239 с.
В сборнике представлены лучшие лирические и патриотические произведения поэтессы о России, о родной земле, о беспредельной любви к Родине, о войне, о матери, о женщине. Большой раздел составляют стихи о природе.
(Имеются экземпляры в отделах: «Юность»)
Татьяничева, Л. Область личного счастья [Текст]: стихи / Л. Татьяничева, предисл. В. В. Сорокина. – Свердловск : Сред-Урал. кн. изд-во, 1989. – 304 с.
Содерж. : Циклы: Надежное слово; Горячее дыхание; От весны до весны; Мне бы только успеть.
(Имеются экземпляры в отделах: «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Стихотворения [Текст] / Л. К. Татьяничева. – М. : Худож. лит, 1969. – 253 с. – (Б-ка советской поэзии).
(Имеются экземпляры в отделах: книгохранение)
Татьяничева, Л. К. У рассвета сосны розовы [Текст]: стихи / Л. Татьяничева, ред. Т. Чалова, худож. Т. Банникова – М. : Молодая гвардия, 1977. – 160 с. : портр.
В книгу вошли стихи замечательной уральской поэтессы Людмилы Татьяничевой. Именно ей принадлежат знаменитые строки: «. Когда говорят о России, я вижу свой синий Урал. ». Эта книга – признание автора в любви к своему краю.
(Имеются экземпляры в отделах: абонемент, читальный зал, «Юность»)
Татьяничева, Л. К. Хвойный мед [Текст]: кн. избранной лирики / Л. К. Татьяничева, худож. Н. Гришин. – М. : Современник, 1978. – 366 с. : ил. – (Б-ка поэзии «Россия»).
(Имеются экземпляры в отделах: читальный зал)
Людмила Татьяничева – Стихотворения
Людмила Татьяничева – Стихотворения краткое содержание
Людмила Константиновна Татьяничева (1915—1980) — русская советская поэтесса, прозаик, общественный деятель.
Она родилась 6 (19) декабря 1915 года в в тихом среднерусском городке Ардатове в семье сельской учительницы и студента-медика. В 10 лет осталась круглой сиротой.
На воспитание девочку взяли бездетные родственники из Свердловска. В этой интеллигентной семье всячески поощряли поэтический дар Людмилы, который она унаследовала от матери.
В 19 лет, прервав учебу в Свердловском институте цветных металлов, отправилась по зову души на строительство Магнитки, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта М. М. Люгарина. Работала в «Магнитогорском рабочем» – репортером, литработником в отделе писем, руководителем отдела культуры и быта. Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. В ней участвовали Борис Ручьев, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Работу, творчество, общественную деятельность, воспитание сына Людмила Татьяничева совмещала с обучением в Литературном институте имени Горького.
В 1944 году в Челябинске вышел ее первый сборник «Верность». Через несколько месяцев поэтесса возглавила областное книжное издательство. И на этой должности стала «крестной матерью» для многих молодых южноуральских поэтов.
В 1965 году переехала в Москву, где 10 лет работала секретарем правления Союза писателей РСФСР.
Ее награды: орден Октябрьской революции (1975), орден Трудового Красного Знамени (1965, 1971), орден «Знак Почета» (1952, 1960). В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького.
Скончалась Людмила Татьяничева 8 апреля 1980 года. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.
Людмила Константиновна Татьяничева
Стихотворения – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Людмила Константиновна Татьяничева (1915—1980) — русская советская поэтесса, прозаик, общественный деятель.
Она родилась 6 (19) декабря 1915 года в в тихом среднерусском городке Ардатове в семье сельской учительницы и студента-медика. В 10 лет осталась круглой сиротой.
На воспитание девочку взяли бездетные родственники из Свердловска. В этой интеллигентной семье всячески поощряли поэтический дар Людмилы, который она унаследовала от матери.
В 19 лет, прервав учебу в Свердловском институте цветных металлов, отправилась по зову души на строительство Магнитки, где её в 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта М. М. Люгарина. Работала в «Магнитогорском рабочем» – репортером, литработником в отделе писем, руководителем отдела культуры и быта. Литературная жизнь Магнитогорска тех лет била ключом. В ней участвовали Борис Ручьев, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.
Работу, творчество, общественную деятельность, воспитание сына Людмила Татьяничева совмещала с обучением в Литературном институте имени Горького.
В 1944 году в Челябинске вышел ее первый сборник «Верность». Через несколько месяцев поэтесса возглавила областное книжное издательство. И на этой должности стала «крестной матерью» для многих молодых южноуральских поэтов.
В 1965 году переехала в Москву, где 10 лет работала секретарем правления Союза писателей РСФСР.
Ее награды: орден Октябрьской революции (1975), орден Трудового Красного Знамени (1965, 1971), орден «Знак Почета» (1952, 1960). В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького.
Скончалась Людмила Татьяничева 8 апреля 1980 года. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.
Людмила Константиновна Татьяничева
Коротко о себе
Если бы к человеческим судьбам, как к поэмам или повестям, принято было давать эпиграфы, то эпиграфом к судьбе моего поколения я взяла бы известные строки Маяковского:
Это было
с бойцами
или страной,
или
в сердце
было
в моём.
Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска — вечно юного города моей юности…
Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть — ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!
Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…
Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.
Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…
Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.
Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.
Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.
В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом — учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».
Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы — непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.
А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.
Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу.
Так оборвалось моё детство…
Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.
Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.
Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.
После окончания семилетки началась для меня трудовая жизнь: я пошла работать на вагоностроительный завод имени Воеводина ученицей токаря. Здесь впервые ощутила чувство рабочего товарищества и личной причастности к коллективному труду. И ни с чем не сравнимую радость, когда из куска металла формируется точная деталь, сверкающая стальными гранями. Деталь, выточенная твоими собственными руками!
Завод находился в самом центре Свердловска, недалеко от городского пруда. Он составлял частицу истории старого Екатеринбурга. Недавно, приехав в Свердловск, я увидела на месте старых приземистых цехов «Монетки» (монетного двора, преобразованного впоследствии в вагоностроительный завод) пустырь, на котором поднимется зелёный сквер. Наверное, очень красивый сквер. И всё же мне всегда будет недоставать моего первого завода. Говорю «первого» потому, что был и есть ещё один завод — могучий Магнитогорский комбинат, вошедший в мою судьбу заглавной страницей…
Стихи Людмилы Татьяничевой о женщине
Татьяничева Людмила Константиновна
19 декабря 1915 – 8 апреля 1980
Поэт, общественный деятель
«Когда говорят о России, я вижу свой синий Урал», «Как солнце в драгоценной грани в Урале Русь отражена», «Я без Урала не могу. Урал всегда со мною».
Эти строчки Людмилы Константиновны Татьяничевой давно стали хрестоматийными. Челябинская поэтесса, как никто другой, прославила Урал своим творчеством. Ее знают не только в нашей стране. Поэзия Л.К. Татьяничевой и сегодня современна своей патриотичностью, лиризмом, душевной тонкостью.
Людмила Константиновна известна взрослым читателям, но она создала и детскую поэтическую библиотечку, в которой насчитывается 12 сборников для разного возраста. И это, не считая того, что многие ее стихотворения, совсем не предназначенные детям, но настолько образные и ясные, что понятны им и близки.
К сожалению, творчество Л.К. Татьяничевой, адресованное детям, совсем не изучено, не исследованы его истоки. Может быть «детская сторона» ее поэзии родилась вместе с рождением ее сыновей и внуков? Может быть еще раньше, когда она – школьницей встречалась с П.П. Бажовым и показывала ему первые стихи? Не случайно она запомнила слова Павла Петровича: «не расставайтесь с детством. Как можно дольше не расставайтесь, и мир никогда не потускнеет в Вашей душе, и душа не огрузнет». (Мастер, мудрец, сказочник. – М., 1978. – С. 138).
Детские сборники Людмилы Константиновны начали издаваться с середины 50-х годов прошлого века в Москве, Свердловске, Челябинске и переводились на другие языки. К сожалению, они издавались в тонких переплетах, и вряд ли могли надолго сохраниться в библиотеках. Областная детская библиотека бережно хранит в своих фондах эти издания для детей: «На лугу», «Дело мастера боится», «Пять веселых молотков», «Яблоки для всех», «Веселый улей». Хорошо, что лучшие стихи из этих сборников были помещены в более поздние издания, которые найти в библиотеках легче: «Звонкое дерево», «Зеленое лукошко», «Про Олю». Но и они изданы давно. Больше двадцати лет не переиздавались. Странно, что ни одно издательство не догадывается собрать лучшее из поэзии для детей Людмилы Константиновны и издать добрую книгу.
Все, что написано Людмилой Константиновой для детей, так же талантливо, как и для взрослых, так же освещено любовью к Уралу, его людям, природе. В своих стихах поэтесса делится с детьми своей мудростью, любовью, добротой. Известный московский писатель Сергей Баруздин писал: «В детскую поэзию Л. Татьяничева принесла природу и рабочий дух Урала. То, что в прозе делал П.П. Бажов. То, что делает в прозе и в сказках Евг. Пермяк. А это так важно!»
Много стихотворений она написала о самих детях. В этих стихах она просто и образно говорит с детьми об очень важных вещах: о добре и зле, умелых руках, отношении друг к другу и к животным. Стихи легко запоминаются ребятами. Есть у нее стихи-сказки («Лопух», «Сказка о громе», «Печальная история»).
Людмила Константиновна умела и любила говорить с детьми, много раз выступала перед читателями детских библиотек.
Ее стихи для детей младшего возраста и небольшой рассказ о ней вошли в первое в истории детской литературы Челябинской области учебное пособие «Хрестоматию по литературе родного края. 1 – 4 класс» (Челябинск: Взгляд, 2002).
Жизнь Людмилы Константиновны была куда сложнее и богаче, чем об этом пишут ее биографы.
Когда-то она написала очерк «Коротко о себе». Так это «коротко» и переходит из книги в книгу, из статьи в статью. Мы многого еще не знаем о ее жизни, детстве. Кстати, почему-то почти ни в одном материале нет информации о том, что она в детстве училась вместе с сыном Павла Петровича Бажова, бывала у них дома, показывала Бажову свои первые стихи. Об этом она писала в своих воспоминаниях о П.П. Бажове.
Людмила Константиновна родилась 19 декабря 1915 года в маленьком русском городе Ардатове (бывшая Симбирская губерния, теперь Мордовия). О ее раннем детстве почти ничего не известно. Ей было всего три года, когда погиб ее отец (по одним источникам – один из первых комиссаров губернии, по другим – студент-медик). Мама – учительница забрала дочку и уехала в глухую деревню работать в школе. Там начала учиться и Людмила. И вдруг, опять большое горе: заболела и после тяжелой операции умерла мама. Так, в 10 лет, Люда Татьяничева осталась круглой сиротой. Потом, через много лет она напишет об этих горьких днях, о смерти матери: «Мне очень хотелось запомнить ее могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им теплый ствол березки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу. Так оборвалось мое детство».
С маленьким фанерным чемоданчиком приехала она в Свердловск (Екатеринбург) к дальним своим родственникам – Кожевниковым, у которых не было своих детей, они приняли ее, как родную дочку.
Ее отчим – учитель физики – был заядлым охотником и путешественником, брал Людмилу в плаванье по реке Чусовой, учил стрелять, ловить рыбу, понимать язык деревьев, птиц, звезд. Наверное, тогда она «заболела» Уралом и стала считать своей родиной Урал. Его жена – Мария Александровна была учительницей литературы. Она много сделала, чтобы помочь девочке полюбить поэзию, литературу.
В детстве Людмила много читала, пыталась писать стихи. В пятом классе она училась вместе с Алешей Бажовым и бывала у них в доме. Павел Петрович тогда еще не написал знаменитых уральских сказов, но все уже знали его как хорошего журналиста и писателя.
Однажды Люда Татьяничева решилась прочитать Павлу Петровичу свои стихи. Он улыбнулся и сказал: «Есть в тебе, Людочка, живой огонек, а стишки твои похвалить не могу. Только ты не горюй и не гаси в себе первые искорки». И дал Людмиле советы, которые запомнились ей на всю жизнь и очень пригодились.
Детство закалило ее характер, ей очень хотелось скорее стать самостоятельным человеком. Ее никто не заставлял, она сама, в 15 лет стала работать на вагоностроительном заводе токарем. Кроме слез от неудач были и успехи, и радость работы, и хорошие стихи.
Потом был рабфак (рабочий факультет), учеба в институте цветных металлов. Она могла бы стать хорошим инженером, но поэзия «перетянула». Ей захотелось делать большие интересные дела и писать об этом. В это время страна, особенно молодежь, строила Магнитку. Тогда еще не было города Магнитогорска, а только строился огромный металлургический комбинат. Людмила бросила институт и в 19 лет (в 1934 году) приехала на Магнитку.
Люди жили в тесных, холодных бараках. Трудности не пугали молодых строителей. Комсомол направил Людмилу на работу в газету «Магнитогорский рабочий». В городе «кипела» литературная жизнь. Людмила стала членом литературной бригады «Буксир», познакомилась с поэтами и писателями – Михаилом Люгариным, Борисом Ручьевым, Марком Гроссманом, Василием Макаровым. Пришла любовь. Николай Смелянский – тоже работник газеты, литератор, стал ее мужем. Удивительно, что они родились в один день (19 декабря)! Только он на 10 лет был старше. Это была любовь на всю жизнь.
У них родились два сына. Это не помешало Татьяничевой учиться заочно в Литературном институте имени Горького. Закончила институт Людмила Константиновна в первый год войны.
Война. Многие мужчины ушли на фронт. Женщины заменили их у станков на заводах. Металлургический комбинат стал плавить сталь для танков, снарядов. Без этой стали, без труда магнитогорских тружеников не было бы и Победы. Татьяничева пишет стихи о времени, о людях. В 1944 году выходит первый сборник стихотворений Людмилы Константиновны – «Верность». Стихи из этого сборника печатались во фронтовых газетах. И не случайно бойцы на фронте хранили вырезки с этими стихами вместе с дорогими для них письмами родных. Потом она не раз вернется к теме войны:
Пусть не в меня в прямом бою
Вонзался штык чужой огранки.
Прошли сквозь молодость мою
Года тяжелые, как танки.
Нет горше будней фронтовых,
Но эти – вряд ли были легче.
В конце войны Татьяничева переехала в Челябинск. Но Магнитку никогда не забывала. Она сыграла особую роль в жизни и творчестве Татьяничевой: «чем была для меня Магнитка – Молодостью. Любовью. Песней. Романтикой. Школой мужества, трудолюбия и гражданственности».
В Челябинске Татьяничева много работала как руководитель, возглавляла областное книжное издательство. В 1946 году, когда вышло постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», поэтесса за свой новый сборник стихов («Лирика», ОГИЗ, 1946) выдержала нападки критики. Ее обвиняли в «ахматовщине», «безыдейности», в том, что она в стихах уделяет слишком большое внимание личным чувствам и переживаниям. Эти нападки были очень опасными и для нее. и для семьи. Ей пришлось собственноручно уничтожить пять тысяч экземпляров своей книги (остался только один), много пережить, заставить себя писать по-другому, больше о родине, труде, героизме, меньше о личном. И только в последние свои годы она дала себе право писать о том, о чем ей хотелось. О ее сложной поэтической судьбе писал челябинский журналист Михаил Фонотов. Издательство «Русская книга» выпустило книгу дневников и писем Татьяничевой «Мне бы только успеть» (2002). Эта книга многое открывает, какой была жизнь поэтессы, какой была она сама.
С 1948 года 10 лет Татьяничева была ответственным секретарем челябинской областной писательской организации. И только с 1959 года Людмила Константиновна стала считать себя профессиональным писателем. Она много писала об Урале, уральских мастерах и мастерстве («Прославлены умельцы камнерезы», «Чеканщик», «Каслинское литье» и др.). Много и хорошо писала Татьяничева о природе нашего края. Можно было бы составить сборник ее стихотворений о деревьях, цветах, птицах Урала. Но, наверное, главное, о чем писала поэтесса, – доброта. Недаром один из лучших сборников ее стихотворений назван «Будьте добры» (составитель – Ефим Ховив), куда вошли ее лучшие стихотворения и воспоминания о ней современников. И стоит обратить внимание на слова писателя Михаила Алексеева о Татьяничевой: «. Прекраснейший поэт, самобытнейший, неповторимый, как уральский самоцвет, Людмила распространяла вокруг себя некое сияние, в лучах которого и ты делаешься светлее и, главное, добрее. Доброта – это, может быть, самый великий дар Божий, который Людмила несла в душе своей. ».
В 1965 году Людмилу Константиновну пригласили работать секретарем правления Союза писателей РСФСР в столицу. В Москве она прожила и проработала до конца своих дней. Писательница была человеком очень деятельным, встречалась с людьми, многим помогала, особенно молодым авторам. Была членом редколлегии журнала «Урал», «Культура и жизнь», альманахов «Южный Урал», «День поэзии» и др. Она много ездила по стране и другим странам. Но не бросала писать стихов даже тогда, когда тяжело заболела. Ее внук – писатель Василий Юрьевич Смелянский писал, что «. у нее каждая минута уходила на работу. Вся жизнь была расписана. Жизнь ее шла в бешеном графике, работоспособность была очень высокой. К сожалению, такое перенапряжение, видимо, приблизило смертельную болезнь. »
Почти каждый год выходили ее книги. Издано 75 сборников ее стихов в Москве, Свердловске, Челябинске, за рубежом. Ряд композиторов написали музыку на ее стихи. За свой труд Людмила Константиновна была награждена орденом Октябрьской революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами «Знак Почета», медалями. Была Лауреатом Государственной премии (за книгу «Зорянка» 1970).
Как она выглядела? Высокая, статная, красивая. Если бы она была актрисой, то ей легко было бы играть цариц. Не случайно внук Татьяничевой назвал ее «царственной женщиной». Семейная жизнь у Людмилы Константиновны сложилась счастливо, выросли достойные сыновья, внуки.
Умерла она в Москве, в апреле 1980 года. Одно из своих последних стихотворений («Лирическое завещание») поэтесса начала так:
На Урал мое сердце летело.
Пусть Урал его сохранит.
А закончила словами:
На Урал мое сердце летело,
Пусть останется там.
Сердце Людмилы Константиновны осталось в ее стихотворных строчках, которые не стареют от времени.
Урал помнит Людмилу Константиновну. В Челябинске есть улица имени Татьяничевой, библиотека N 26 носит имя поэтессы. В библиотеке был музей Л. К. Татьяничевой, к сожалению, сейчас его нет. На доме, где она жила (угол Свердловского проспекта и ул. Сони Кривой), укреплена мемориальная доска, выполненная скульптором В. Авакяном. Мемориальная доска установлена и в Магнитогорске, и в Екатеринбурге, где Людмила Константиновна жила в детстве и юности. Есть Всероссийская ежегодная литературная премия имени Л.К.Татьяничевой (с 2000 года). За последние годы ею награждены: Валентин Сорокин (2007), Е. Хоринская – старейшая писательница и поэтесса Екатеринбурга (2008) и др.
19 декабря 2000 года в Государственном Академическом театре драмы Челябинск торжественно отметил 85 – летие поэтессы.
В честь нашей землячки названа малая планета (номер 3517), расположенная между Марсом и Юпитером. Судьба распорядилась так, что на Кунцевском кладбище, где похоронена Людмила Константиновна, недалеко от ее могилы похоронен директор Крымской обсерватории, который очень любил поэзию Татьяничевой и дал ее имя планете.
По решению семьи Татьяничевой – Смелянских личные вещи и литературный архив поэтессы был передан Челябинску. Жаль, что нет у нас в городе ни литературного музея, ни постоянной экспозиции в областном краеведческом музее.
Произведения Л.К. Татьяничевой для детей:
Для старшего школьного возраста:
Будьте добры: (Стихи разных лет) // Татьяничева, Л. Будьте добры. – Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2000. – С. 10-181.
Верность. – М.: Русская книга, 2005. – 559 с.
Двойная радуга. – М.: Дет. лит., 1972. – 63 с.
Десять ступеней. – Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1980. – 190 с.
(Стихотворения) // Литература России. Южный Урал: хрестоматия, 5-9 класс. Челябинск: Взгляд, 2002. – С. 199-206.
(Стихотворения) // Литература России. Южный Урал: хрестоматия, 10-11 класс. – Челябинск: Взгляд, 2003. – С. 8-10, 61-62, 80, 127, 165, 193-194, 292-293, 324.
Я другой не искала судьбы: Избранные стихи. – Оренбург: Димур, 1997. – 276 с. – (Современники – ХХ век).
Для дошкольного и младшего школьного возраста:
Веселый улей. – Челябинск: Кн. изд-во, 1965. – 40 с.
Дело мастера боится. – Челябинск: Кн. изд-во, 1959. – 23 с.
Звонкое дерево. – М.: Сов. Россия, 1973.- 63с., ил.
Зеленое лукошко. – М.: Дет. лит., 1985. – 47 с.
На лугу. – Челябинск: Кн. изд-во, 1956. – 16 с.
Про Олю. – М.: Малыш, 1983. – 18 с., ил.
Пять веселых молотков. – Свердловск, 1960. – 26 с.
Хрустальная горка. – Свердловск, 1962. – 24 с.
Что ты умеешь. – М.: Малыш,1967. – 16 с.
Яблоки для всех. – Челябинск: Кн. изд-во, 1963. – 32 с.
Жислина, С. Поэзия высокого накала.- Челябинск, 1965.- 48 с.
Баруздин, С. О Людмиле Татьяничевой // Баруздин, С. Заметки о детской литературе.- М., 1975. – С. 325-329.
Ханбеков, Л. Судьба – это мы. – Челябинск, 1984. – 137 с.
Сорокин, В. Красивая и строгая // Сорокин, В. Благодарение. – М., 1986. – С.108-125.
Татьяничева, Л. Коротко о себе // Собр. соч.: В 3-х т.- М., 1986. – Т. 3. – С. 387-391.
Федоров, В. Дочь Урала // Татьяничева, Л. Собр. соч.: В 3-х т. – М., 1986. – Т. 1. – С. 5-18.
Гальцева, Л. «Свой край полюбив навсегда» // Каменный пояс: лит. – худож. и обществ. – полит. сб. – Челябинск, 1987. – С. 223-233.
Гальцева, Л. «В Урале Русь отражена» // Гальцева, Л. «В Урале Русь отражена». – Челябинск, 1991. – С. 168-174.
Татьяничева Людмила Константиновна // Писатели Челябинской области: биобиблиогр. справ. – Челябинск, 1992. – С. 196-202.
Богданова, И. Архив любви // Деловой Урал (Челябинск), 1998. – 24 июля.
Лазарев, А. Поэтические раздумья // Репортаж из ХХ века: Челябинский рабочий, 1908 – 1998. – Челябинск, Екатеринбург, 1998. – С.113-121.
Скрипов, А. Челябинск – 20 век: 1951-1960 гг. // Вечерний Челябинск. – 1999. – N 208. – С. 5-10.
Смелянский, В. Архив любви / Записала И.Богданова. // Челябинск. – 1999. – N 2. – С. 40.
Судья, С. Судьбой с Уралом связана // Городской дилижанс (Челябинск). – 1999. – N 12. – 18 апр.
Воспоминания современников // Татьяничева, Л. Будьте добры. – Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2000. – С. 183-309.
Скворцов, К. Была когда-то война // Деловой Урал (Челябинск). – 2000. – 28 дек.
Скрипов, А. Татьяничева: «Мне солнце приказало!» // Скрипов, А. Челябинск – 20 век: 1901-2000 гг. – Челябинск, 2000. – С. 191-194: фото.
Ховив, Е. Она не была человеком трибуны // Челябинский рабочий, 2000. – 19 дек.
Голубицкая, М. Татьяничева, которую мы не знали // «Всем» (Челябинск), 2001. – 15 дек.
Смелянский, Ю. Татьяничева Людмила Константиновна // Челябинск: энциклопедия. – Челябинск, Каменный пояс. 2001. – С. 844.
Фонотов, М. А счастья не знала. // Фонотов, М. Соловьиный остров. – Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2001. – С. 141-143.
Татьяничева Людмила Константиновна // Хрестоматия по литературе родного края. 1-4 класс. – Челябинск: Взгляд, 2002. – С. 333-335.
Татьяничева Людмила Константиновна // Литература России. Южный Урал: хрестоматия. 5-9 класс. – Челябинск: Взгляд. 2002. – С. 195-199.
Ягодинцева, Н. Татьяничева Людмила Константиновна // Календарь знаменательных и памятных дат, Челябинская область, 2005. – Челябинск, 2004. – С. 188.
Белозерцев, А. Урал в ее сердце // Белозерцев, А. Священного призвания стихия: о жизни и творчестве поэтов Южного Урала. – Челябинск: Дом печати, 2005. – С. 36-51.
Сорокин, В. Красивая и строгая // Татьяничева, Л. Верность. – М.: Русская книга, 2005. – С. 3-20.
Струков, И. О счастье я не знала ничего // Челябинский рабочий, 2005. – 20 дек.
Смелянский, Ю. Татьяничева Людмила Константиновна // Челябинская область: энциклопедия. В 7 т., – Челябинск: Каменный пояс, 2006. – Т. 6. – С. 418.
Фонотов, М. А счастья не знала // Фонотов, М. В поисках Рифея. Вып. 1. – Челябинск: Взгляд, 2008. – С. 141-144.
Известная поэтесса Людмила Татьяничева написала свое первое стихотворение в мордовском селе
Красивое название у села Отрадное Чамзинского района. Но так его нарекли уже в советский период. Похоже, в новом уже названии хотели не только избавиться от неблагозвучного имени Хлыстовка, но и отразить связываемые со светлым будущим надежды на социальные преобразования. Но не Отрадному, а Хлыстовке запомнилась девочка, что давным-давно там жила и стала известным советским поэтом, журналистом и общественным деятелем. Голосом Людмилы Татьяничевой говорило поколение комсомольцев 1930-х гг. – рабфаковцев, участников строек первых пятилеток, которым выпали и испытания войны, послевоенного периода. После выступления Татьяничевой в Англии студенты из Туманного Альбиона написали о ней в сочинениях: «Мы воочию увидели настоящую русскую мать, такой, какой ее себе и представляли».
Рабочая тема, тема родной земли и материнства получили в ее творчестве мощное звучание. Настрой на общенародное мировосприятие и общие ценности, который дал мощный стимул ее военным стихам, получил развитие в послевоенном творчестве. Но в 1946 году в постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград Татьяничеву за сборник «Лирика» обвиняли в «ахматовщине», «безыдейности» и в том, что в ее в стихах слишком много личных переживаний.
Людмила Константиновна создала и детскую поэтическую библиотечку из 12 сборников для разного возраста. Рожденная далеко от Урала, она осталась в истории советской и русской литературы как воспевший и прославивший Урал поэт. На ее стихи написал песни композитор М. Чистов: “Ей приснилось, что она Россия”, “Ромашки для влюблённых”, “Мне бы только суметь”, “Дежурная сестра”, “Молчание”, “Гудки”. Их пели Л. Зыкина, В. Толкунова, А. Розум.
Первое стихотворение – на мордовском
С мамой Агриппиной Степановной Люда приехала в Отрадное из Ардатова, где родилась в декабре 1915 года. Переезд состоялся после смерти в 1918 году отца Люды, который был в Ардатове комиссаром. Как и где он погиб, или умер от тифа, об этом ничего не известно. Сын мелкого чиновника, отец познакомился с мамой в Казани, где учился на медфаке университета.
Мама Людмилы стала в Хлыстовке учительствовать, вела дневник и тоже писала стихи. «К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки, – напишет уже взрослая Людмила. – Стихи её не сохранились…».
Жили Татьяничевы в здании школы возле церкви. Их комнатенку отделяла от класса дощатая перегородка, и Люда слышала, как мама объясняла ребятишкам урок.
По воспоминаниям поэтессы, первое свое стихотворение она написала на мордовском языке и посвятила дню урожая. В Хлыстовке, как и повсюду в мордовских деревнях, сажали тогда много картошки и сеяли коноплю, из семян которой выжимали масло. Вот и именинный пирог для Людочки испекли из ржаной муки на конопляном масле. «Зеленое, душистое, это масло запомнилось на всю жизнь, с ним мы ели пшеничную кашу (кусок круто-сваренной этой каши заменял хлеб), тюрю, или просто макали в масло кусочки хлеба. А в конопляники входила, как в лес, без боязни заблудиться – тропки были отчетливыми, круто утоптанными», – писала она в своих воспоминаниях.
В Хлыстовке жила Фекла-патяй. Старая дева слыла в округе лучшей плакальщицей, и свои плачи сочиняла и репетировала при Люде. «Вои, траурные плачи она обновляла по своему усмотрению, использовала их как канву, украшая узорами своей фантазии. Она сочиняла их вслух, обновляла и дополняла, сообщая им убедительность и взволнованность, вплетала в них действительные имена, события и характеристику из жизни умершего На моих глазах совершалось чудо творчества – и я это понимала, хотя мне было жутко порой слушать эти заунывные, хватающие за душу песни…». А по вечерам, когда мама уходила в школу учить уже взрослых, Фекла Патяй рассказывала жития святых. «Это была наша с Феклой тайна: моя мама ничего не знала об этом… Фекла Патяй очень любила меня, и хотела, чтобы я была здорова и удачлива. Для этого она дарила наговоренные ладанки, а когда я заболевала, то тайком от матери врачевала своими средствами: протаскивала через дугу, поила с уголка, сбрызгивала святой водой».
Потребность «говорить в рифму» у Людмилы появилась очень рано, и сейчас можно лишь предположить, что в этом сказалось влияние Феклы -патяй. Уже взрослой поэтесса говорила о себе: «Сколько себя помню – я всегда сочиняла стихи. Они очень часто заменяли мне кулаки: своих обидчиков я воспитывала в частушках. ».
«Галя умерла, не поев яблочка»
Фекла-патяй нянчила и младшую сестру Людмилы – Галину, когда мама еще до смерти отца в первый раз приезжала с ней в Хлыстовку учительствовать. «Я оставалась в Ардатове. Росла Галина здоровенькая, беленькая, голубоглазая, очень послушная. Она была любознательная, тихая и терпеливая. Умерла она летом 1921 года в Ардатове от дизентерии. Вся семья переболела дизентерией, болела и я. Перед смертью она попросила яблочко. Пока я бегала в сад, Галя умерла». В памяти Людмилы Константиновны так и остались на всю жизнь маленький гробик в цветах, истаявшее прозрачное личико сестренки и немое отчаяние мамы.
«Мама меня не дождалась»
До десятилетнего возраста жила Людмила в Хлыстовке. Деревенское детство закончилось, когда в Казани умерла в больнице мама. До последней минуты ждала, что увидит перед смертью дочку, но умерла за два часа до того, как Люда с родственниками преодолела путь от Хлыстовки до больницы. До Казани мама добралась на своих ногах и с надеждой вернуться домой. Может, и осталась бы жива, но хирург зашил операционную рану вместе с забытым в брюшной полости зажимом. «Был холодный март, ветряный день. По тающему льду мы с тетей проводили, нет, отвезли ее одинокий гроб на широких розвальнях. Втроем – я, тетя да старый возница, татарин. Похоронили маму на Казанском кладбище. Могилка – мерзлая рыжая глина. Ни креста, ни звездочки над головой. Только березка – кривенькая, должно быть, кривоножка. Повязала ее шарфиком – для памяти, чтобы по этой заметке найти потом мамину могилку. Возница: «Зачем шарфик? Птица его унесет, ветер сорвет. Лучше зарубку сделаем. Вот, смотри. Запомнила?». Уткнул шарфиком горло, похлопал по плечу. «Нишаво. Живи, давай. Добрых людей шибко много. ».
А через десятилетия, возвратившись на это место, она долго искала, но так и не смогла найти могилку самого дорогого человека.
Ее боготворил Бажов
Из Казани поехала она в Свердловск к родственникам Кожевниковым, у которых не было своих детей. Константин Рафаилович преподавал в институте физику. Страстный охотник, он делился с приемной дочерью своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы. Его жена Мария Александровна преподавала русский язык и литературу и поощряла увлечение Людмилы поэзией.
Поступив в третий класс школы первой ступени, Люда училась с сыном автора уральских сказов Алешей Бажовым. В Свердловске состоялось и ее знакомство с самим Павлом Бажовым: «Окна одноэтажного дома, в котором жила семья Бажовых, были широко открыты. В одном из них я увидела удивительное лицо сказочного старика. Впрочем, глаза его светились удивительно молодо – открытые, горячие, с доброй лукавинкой. А стариком он показался потому, что лицо его пряталось в широкой волнистой бороде, какой я ни разу ни у кого не видела». За ее гордую осанку и роскошные волосы Павел Петрович называл Людмилу Константиновну «хозяйкой Магнит-горы». А когда она впервые прочитала Бажову свои стихи, тот улыбнулся и сказал: “Есть в тебе, Людочка, живой огонек, а стишки твои похвалить не могу… Только ты не горюй и не гаси в себе первые искорки…”. И дал советы, которые очень пригодились.
Окончив семилетку, в 1932 году пошла работать токарем на завод. Потом было заочное отделение в Уральском институте цветных металлов и золота, но в 1934 году, прервав учебу, приехала на строительство Магнитки. Кадровик, словно чудесным образом заглянув в будущее Татьяничевой, вопреки ее большому нежеланию направил Людмилу не на стройку, а в редакцию газеты “Магнитогорский рабочий”. Начинающую журналистку в знаменитом 112-м “писательском” бараке приютила семья поэта Михаила Люгарина. В крошечной комнате жили пять человек, спать приходилось на полу, постелив вместо простыней газеты. Позже она так написала об этом своем жилище: “Там чуть не каждый мой сосед//Был журналист или поэт”.
Мордовка Пелагея Гавриловна
Есть стихотворения, которые при первом прочтении западают в душу. Для меня в творчестве Л.К. Татьяничевой это «Мадонна», «Гордым легче – гордые не плачут», «Бабка моя, Пелагея Гавриловна». Недавно сделал для себя открытие, узнав, что у стихотворения о Пелагее Гавриловне – «мордовские корни»:
Загрузка...