Фет и Тютчев: любимые женщины поэтов
Мария Лазич и Мария Боткина
«Б. А. Садовский утверждал, что любовь Фета (и его поэзия) тысячами нитей сплетена соловьями, пением у рояля в майскую лунную ночь, со смертью. Садовский первым отметил, что любовная лирика Фета не антураж, а апофеоз любви, пережившей смерть!»
Что могла дать бесприданница поэту, кроме креста и вдохновения? Ему тогда пришлось бы выйти в отставку, чтобы содержать семью, офицерского жалования было бы явно недостаточно.
«Фет, по собственному признанию, пытался убедить ее, что не может быть счастливого брака, когда оба не имеют достатка: “Я ясно понимаю, что жениться офицеру, получающему 300 руб., без дому, на девушке без состояния значит необдуманно и недобросовестно брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить”».
Афанасий тянул, сколько мог, пока родители Марии не попросили предпринять его хоть что-нибудь, выбрать одно из двух возможных решений. И Фет решился: отправил письмо, в котором сообщил, что их счастье невозможно.
Возможно, поэт корил себя за этот поступок всю оставшуюся жизнь, возможно – это была случайность, которых так много в жизни творческих людей. Мария, читая вечером в постели, уронила спичку. Платье вспыхнуло, девушка выбежала на балкон, что ее и погубило – ветер мгновенно превратил газовое платье в факел. Три дня она умирала от ужасных ожогов.
Позже Фет признался Борисову, что виноват в ее смерти: “Я ждал женщины, которая поймет меня, и дождался ее. Она, сгорая, кричала: “Аи nom du ciel sauvez les lettres”. (“Ради всего святого, спасите письма”. – франц.) и умерла со словами: “Он не виноват, а я”.
Фету еще суждено было найти свое если не вдохновение, то семейное счастье.
Афанасий Афанасьевич познакомился с Марией Петровной Боткиной. Обладательница приличного приданого, не голубых кровей, спокойная и рассудительная, Мария казалась не просто приятной партией, но и гармоничной спутницей.
 Мария Боткина |
 Элеонора Тютчева | Элеонору сердечно приняла семья Тютчевых. Несмотря на очень уж скромное жалование Тютчева, ей удавалось создать уют и теплоту. Первые 7 лет брака были настоящим идеалом, о котором только мог бы мечтать поэт. «Письма Элеоноры к родным рисуют её как женщину любящую, чуткую, боготворившую мужа, но, по-видимому, серьёзные умственные запросы были ей чужды. Деловая и хозяйственная сторона семейной жизни Тютчевых лежала всецело на ней» |
В мае 1837 года Элеонора с тремя дочерьми отправляется к мужу в Турин, где он недавно был назначен чиновником русской дипломатической миссии в столице Сардинского королевства. На корабле вспыхнул пожар, который несмотря на все усилия команды и капитана, посадившего судно на мель, погасить не удалось. Погибло пять человек. Элеонора во время катастрофы высказала отчасти несвойственное ей спокойствие и самообладание. «Можно сказать по всей справедливости, что дети дважды были обязаны жизнью матери, которая ценою последних оставшихся у нее сил смогла пронести их сквозь пламя и вырвать у смерти», – скажет о супруге Тютчев.
Супруга поэта не пострадала физически, но ее душевное здоровье вновь было поколеблено (первый случай нервного срыва связан с отношениями между Тютчевым и Эрнестиной Дернберг). Беспокоясь за супруга, Элеонора не стала оставаться на лечении в Германии, а направилась в Турин. Плохое материальное положение вместе с душевной болезнью окончательно сломили ее, и 27 августа 1838 года она скончалась.
Про Тютчева напишут: “Горю его не было предела. В ночь, проведенную им у гроба жены, голова его стала седой”.
Назвать Тютчева верным семьянином не представляется возможным. Поиски бесконечного вдохновения привели его от второй супруги – той самой Эрнестины, к Елене Александровне Денисьевой, которая была моложе поэта на 23 года.
Незаконная жена, тем не менее, считающая себя «более женой, чем остальные его жены», все 14 лет отношений держалась прямо и с достоинством. Но мы можем только представить, каким гонениям и презрению со стороны общества она подвергалась. Родители отреклись от ней, а ее опекунша – Анна Дмитриевна была вынуждена уволиться из Смольного. Одной из самых известных стихотворений Тютчева посвящено именно ей, и приобретает полный смысл лишь после знания о музе:
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь её она легла!
1851
За 15 лет счастливого, пусть и незаконного союза, Денисьева родила Тютчеву троих детей. Все они были записаны в документах под фамилией отца.
В августе 1864 года Денисьева скончалась от туберкулеза после родов Николая – сына Тютчева. Федор Иванович похоронил возлюбленную на Волковском кладбище, пребывая в состоянии полного отчаяния. Он искал повода говорить о Ней, искал собеседников, с которыми можно было бы вспомнить о Елене Александровне.
И сам Фет, герой нашего повествования, запишет: «Тютчева лихорадило и знобило в тёплой комнате от рыданий». Денисьевский цикл – знаменитый тютчевский «роман в стихах», полностью посвящен Елене, более того, представляет собой живой и яркий протест против «лицемерия и жестокости моральных законов общества».
Стихи Фета о любви
Тема любви в творчестве Фета пропитана трагичным чувством, во многом оказавшим влияние на строчки из цикла об этом прекрасном чувстве. Ни один поэт не остается без внимания черной стороны судьбы, не миновала она и Афанасия Фета: ему случилось полюбить Марию Лазич, образованную и талантливую девушку, почитательницу его творчества. Любовь оказалась взаимной, но по воле злого рока, в молодом возрасте девушка погибает, а влюбленный Фет на протяжении всей жизни сохранил и пронес в себе это чувство, посвятив Марии многие из своих стихотворений.
Лучшие произведения:
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную мглу.
Не говори, мой друг: Она меня забудет…
Не говори, мой друг: «Она меня забудет,
Изменчив времени всемощного полет;
Измученной души напрасный жар пройдет,
И образ роковой преследовать не будет
Очей задумчивых; свободней и смелей
Вздохнет младая грудь; замедленных речей
Польется снова ток блистательный и сладкой;
Ланиты расцветут – и в зеркало украдкой
Невольно станет взор с вопросом забегать, –
Опять весна в груди – и счастие опять».
Мой милый, не лелей прекрасного обмана:
В душе мечтательной смертельна эта рана.
Видал ли ты в лесах под тению дубов
С винтовками в руках засевших шалунов,
Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,
Несется горячо согласных гончих стая
И, праздным юношам дриад жестоких дань,
Уже из-за кустов выскакивает лань?
Вот-вот и выстрелы – и в переливах дыма
Еще быстрее лань, как будто.
Старые письма
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Всё, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.
А я доверился предательскому звуку –
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! –
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь.
Зачем же с прежнею улыбкой умиленья
Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?
Души не.
На заре ты ее не буди…
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди…
На заре она сладко так спит!
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звуки не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Я тебе ничего не скажу…
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной… я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
2 сентября 1885
Шепот, робкое дыханье…
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря.
В пору любви, мечты, свободы…
В пору любви, мечты, свободы,
В мерцаньи розового дня
Язык душевной непогоды
Был непонятен для меня.
Я забавлялся над словами,
Что будто по душе иной
Проходит злоба полосами,
Как тень от тучи громовой.
Настало время отрезвляться,
И долг велел – в немой борьбе
Навстречу людям улыбаться,
А горе подавлять в себе.
Я побеждал. В душе сокрыта,
Беда спала… Но знал ли я,
Как живуща, как ядовита
Эдема старая змея!
Находят дни, – с самим собою
Бороться сердцу тяжело,
И духа злобы над душою
Я слышу тяжкое крыло.
Сядем здесь, у этой ивы.
Что за чудные извивы
На коре вокруг дупла!
А под ивой как красивы
Золотые переливы
Струй дрожащего стекла!
Ветви сочные дугою
Перегнулись над водою
Как зеленый водопад;
Как живые, как иглою,
Будто споря меж собою,
Листья воду бороздят.
В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты…
Мягче взор твой горделивый…
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты.
Напрасно.
Напрасно!
Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу,
И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно;
Тебе улыбаюсь, а внутренне горько я плачу,
Напрасно.
Разлука!
Душа человека какие выносит мученья!
А часто на них намекнуть лишь достаточно звука.
Стою как безумный, еще не постиг выраженья:
Разлука.
Свиданье!
Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится.
Она-то продлит и она-то усилит страданье,
И в жизни туманной всё будет обманчиво сниться
Свиданье.
Не нами
Бессильно изведано слов к выраженью желаний.
Безмолвные муки сказалися людям веками,
Но очередь наша, и кончится ряд испытаний
Не нами.
Но больно,
Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;
В груди человека до них бы добраться довольно…
Нет.
Если радует утро тебя…
Если радует утро тебя,
Если в пышную веришь примету, –
Хоть на время, на миг полюбя,
Подари эту розу поэту.
Хоть полюбишь кого, хоть снесешь
Не одну ты житейскую грозу, –
Но в стихе умиленном найдешь
Эту вечно душистую розу.
Признание
Простите мне невольное признанье!
Я был бы нем, когда бы мог молчать,
Но в этот миг я должен передать
Вам весь мой страх, надежду и желанье.
Я не умел скрываться. – Да, вам можно
Заметить было, как я вас любил!
Уже давно я тайне изменил
И высказал вам всё неосторожно.
Как я следил за милою стопой!
Как платья милого мне радостен был шорох!
Как каждый мне предмет был безотчетно дорог,
Которого касались вы рукой!
Однажды вы мне сами в том признались,
Что видели меня в тот самый миг,
Как я устами к зеркалу приник,
В котором вы недавно улыбались.
И я мечтал, что к вам закралась в грудь
Моей души безумная тревога;
Скажите мне, – не смейтесь так жестоко:
Могла ли в вас наружность обмануть?
Но если я безжалостно обманут, –
Один ваш взгляд.
Ошибка
Не ведал жизни он и не растратил сил
В тоске бездействия, в чаду бесплодных бредней;
Дикарь с младенчества, ее он полюбил
Любовью первой и последней.
Он не сводил очей с прекрасного чела;
Тоскливый взор его светился укоризной;
Он на нее смотрел: она ему была
Свободой, честию, отчизной.
Любимой песнию, улыбкой на устах
Напрасно скрыть она старалася страданья:
Он нежности любви искал в ее глазах –
И встретил нежность состраданья…
Расстались наконец. О, как порой легко
Прервать смущение бестрепетной разлуки!
Но в сердце у него запали глубоко
Порывы затаенной муки.
Ушел он на Восток. В горах, в развале битв,
Который год уже война его стихия.
Но имя он одно твердит среди молитв
И чует сердцем, где Россия…
Стихи о женщине Фета
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить…
Литературная и личная судьба Афанасия Афанасьевича Фета (1820–1892) – одного из самых «светлых» русских поэтов, певца природы, любви, многие стихотворения которого с необыкновенной силой передают непосредственную радость бытия, сложилась непросто и подчас принимала трагический характер.
Любовная лирика Фета наполнена не только чувством надежды и упования. Она также глубоко трагична. Чувство любви очень противоречиво, это не только радость, но и муки, страдания. В стихах часто встречаются такие сочетания, как радость – страдание, «блаженство страданий», «сладость тайных мук». Результатом этого страдания явился гений Фета – он был допущен в высокую сферу поэзии, все его описание любимых переживаний и ощущение трагизма любви так сильно действует на читателя потому, что Фет сам пережил их, а его творческий гений облек эти переживания в стихотворную форму.
Создание прекрасных стихов о любви объясняется не только божеским даром и особым талантом поэта. В случае с Фетом оно имеет и реальную автобиографическую подоплеку.
Памяти трагической юношеской любви девушке по имени – Мария Лазич – посвящены шедевры любовной лирики Фета – «В долгие ночи» (1851), «Неотразимый образ» (1856), «В благословенный день» (1857), «Старые письма» (1859), «В тиши и мраке таинственной ночи» (1864), «Alter ego» (1878), «Ты отстрадала, я еще страдаю» (1878), «Страницы милые опять персты раскрыли» (1884), «Солнца луч промеж лип» (1885), «Долго снились мне вопли рыданий твоих» (1886), «Нет, я не изменил./ До старости глубокой. » (1887). Вечность, неизменность, постоянство любви к ней поэта, его живое восприятие давно ушедшего человека выступают в этих стихотворениях как форма преодоления времени и смерти, разделяющих людей.
Любимая для Фета – нравственный судия и идеал. Она имеет большую власть над поэтом на протяжении всей его жизни, хотя уже в 1850 году, вскоре после смерти Лазич, Фет пишет: «Идеальный мир мой разрушен давно».
Влияние любимой женщины на поэта чувствуется и в стихотворении «Долго снились мне вопли рыданий твоих». Действительно, для поэта образ любимой женщины на протяжении всей жизни являлся не только прекрасным и давно ушедшим идеалом другого мира, но и нравственным судьей его земной жизни.
Вместе с тем, философия его творчества оптимистична, несмотря на некоторые мотивы грусти и печали. Его поэзия жизнерадостна, легка и гармонична. За внешней простотой открываются неповторимость и естественная красота, которые составляют основную прелесть его творений – любовь и гармонию.
Красота природы и женская любовь – вот и вся тематика Афанасия Фета. Фет не считал, что поэзия должна исправлять пороки, обличать несправедливость, касаться социальных и политических вопросов. По его мнению, поэзия не связана с сиюминутными повседневными заботами, и её назначение – будить в человеке чувство прекрасного, заставлять трепетать сердца, делать человека лучше, чище, нравственней. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах. Вот стихотворение 1883 года:
Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
Влево бегущий пробор.
Страсть к красоте женской красоте, в частности к красоте волос не раз проявляется в фетовских стихах: «люблю на локон твой засматриваться длинный», «кудрей руно златое», «тяжким узлом набежавшие косы», «прядь пушистая волос» и «косы лентой с обеих сторон». Хотя эти описания и носят несколько общий характер, тем не менее создается довольно четкий образ прекрасной девушки. Чуть по-другому Фет описывает ее глаза. То это «лучистый взор», то «недвижные очи, безумные очи» (аналогично стихотворению Тютчева «Я очи знал, о эти очи»). «Твой взор открытой и бесстрашней», – пишет Фет, и в этом же стихотворении он говорит о «тонких линиях идеала».
В стихотворении «Шёпот, робкое дыханье…» природное время совпадает с «психологическим», переданным с помощью существительных и прилагательных: «шёпот» и «робкое дыханье». По своему смыслу слова близки и рисуют картину начала любовного свидания. Стихотворение повествует о том, как ночь сменяется рассветом и в отношениях между влюбленными после объяснения наступает ясность. Действие развивается параллельно между людьми и в природе.
Такой же порыв страсти чувствуется и в стихотворении «Сияла ночь, луной был полон сад. », посвященном Татьяне Берс. Напряжение подчеркивается рефреном: «Тебя любить, обнять и плакать над тобой». В этом стихотворении тихая картина ночного сада сменяется и контрастирует с бурей в душе поэта: «Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали, как и сердца у нас за песнею твоей».
В жадном стремлении Фета «дополнить» словесную речь другими языками сказались критика им разума и рационалистического начала сознания, с одной стороны, и любовь к физической природной жизни человека, ко всем ее появлениям – с другой.
Я давно хочу с тобой
Говорить пахучей рифмой.
Каждый цвет уже намек, —
Ты поймешь мои признанья;
Может быть, что весь пучок
Нам откроет путь свиданья.
Стихотворение «Это утро, радость эта…» посвящено утру и весне. Переживания человека сконцентрированы в финале как итог поэтического высказывания, в котором «весна» не только пробуждение природы, но и апофеоз радости и любви.
В последний период своей деятельности Фет создает новый цикл стихов о любви, в которых он, тяжело болевший старец, бросает вызов трагизму жизни и самой природе, обрекающей человека на смерть.
Отрицая власть над собою времени, он утверждает вместе с тем, что условием безграничной внутренней свободы является единство души и тела и их горение в творчестве, мысли и любви. Его «языческая», по выражению Н. Страхова, любовь к жизни не могла быть преодолена умозрением, и сильнейшим средством борьбы за счастье и жизнь на склоне лет поэта становится его любовная лирика. Удивительны поздние стихи Фета, 80-90-х годов. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном – о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости («Нет, я не изменил», «Моего тот безумства желал», «Люби меня! Как только твой покорный», «Еще люблю, еще томлюсь»).
Как-то его спросили, как может он в его годы так по-юношески писать о любви? Он ответил: по памяти…
Несмотря на то, что современники Фета считали его «второстепенным» поэтом, не воспринимая его творчество и считая его поэзию не отвечающей духу времени, стихотворения этого великого поэта, дойдя до нашего времени, не потеряли актуальности и своего значения в русской литературе.
Самой большой любовью всей жизни Фета была Мария Лазич – дочь бедного херсонского помещика, девушка-бесприданница (настоящее имя девушки /сербского происхождения/ стало известно лишь в 20-м веке: в своих воспоминаниях Фет всюду называет её Еленой).
С Марией Лазич Фет познакомился осенью 1848 г., когда состоял на военной службе и квартировал со своим полком в Херсонской губернии. Любовь была взаимной, и отношения продолжались несколько лет. Однако Фет, ссылаясь на бедность Марии и на собственную материальную неустроенность, отказывается от брака, считая что женитьба станет препятствием для его карьеры. «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений.
Это гордиев узел любви. который чем более затягиваю, тем туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил. » (из письма).
Мария Лазич имела незаурядные музыкальные способности: знаменитый венгерский композитор и пианист Ференц Лист во время пребывания в России слышал ее игру и в знак одобрения написал в альбом Марии Лазич прощальную музыкальную фразу необыкновенной красоты.
Мария Лазич стала героиней любовной лирики Афанасия Фета. Когда Фет встретился с Лазич, ей было 24 года, а ему 28. Фет увидел в Марии Лазич не только привлекательную девушку, но и на редкость культурного человека, музыкально и литературно образованного.
Расчётом руководствуется Фет и в своих отношениях с возлюбленной Марией Лазич – полюбив Марию Лазич, Фет, однако, расстался со своей возлюбленной. Победил рассудок, он не решился связать судьбу с бедной девушкой-бесприданницей. Здесь проявилась такая особенность Фета: в обыденной жизни его практический рассудок преобладал над чувством, а в стихах же чувство, непосредственность, невольность преобладали над разумом.
Мария Лазич оказалась близкой Фету по духу – не только по сердцу. Но она была такой же бедной, как Фет. И он, лишенный состояния и твердой социальной основы, не решил связать с нею свою судьбу. Фет убеждал Марию Лазич, что им нужно расстаться. Лазич соглашалась на словах, но порвать отношения не могла. Не мог и Фет. Они продолжали встречаться. Вскоре Фету пришлось по служебной надобности на время уехать. Когда он вернулся, его ждала страшная весть: Мария Лазич уже не было в живых.
Лазич трагически погибла при загадочных обстоятельствах. С тех пор ее образ войдет в его поэзию, придав любовным стихам исповедальность, трагизм. Отныне Фет всю жизнь будет вспоминать эту любовь: он создаст цикл исповедальных стихотворений, посвященных Лазич.
Как рассказали Фету, в тот трагический час она лежала в белом кисейном платье, читала книгу. Закурила и спичку бросила на пол. Спичка продолжала гореть. От нее загорелось кисейное платье. Через несколько мгновений девушка вся была в огне. Спасти ее не удалось. Ее последние слова были: «Спасите письма!». И еще она просила не винить ни в чем того, кого она любила.
После трагичной кончины Марии Лазич к Фету приходит в полной мере осознание любви. Любви неповторимой и единственной. Теперь он всю жизнь будет вспоминать, будет говорить, и петь об этой любви – высокими, прекрасными, удивительными стихами.
. Та трава, что вдали на могиле твоей,
здесь на сердце, чем старее оно, тем свежей.
Это несчастье наложило на жизнь и творчество поэта неизгладимый отпечаток. Стихи, в которых присутствует «она», овеяны трагичностью и тоской. Вместе с Марией Лазич погиб и его идеал, который звучал теперь только в стихах – воспоминаниях о ней.
Отныне его любовную лирику буду питать мечты и воспоминания (Alter Ego и др.). В этих стихах нет ни психологических портретов, ни индивидуальности – Фета интересуют переживания людей, но не сами люди («Какое счастие: и ночь, и мы одни. », «Что за ночь! Прозрачный воздух скован. », «Я тебе ничего не скажу. » и др.).
Стихотворение «Нет, я не изменил. До старости глубокой. » не описывает и не показывает того, к кому оно обращено. Но из строк стихотворения мы понимаем, что оно посвящено Марии Лазич.
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви.
Мы видим, что до конца жизни Мария Лазич осталась его единственной любовью.
Памяти о ней посвящены шедевры любовной лирики Фета, датированные 50-ми, 60-ми, 70-ми, 80-ми гг. («Неотразимый образ», « Старые письма», «В тиши и мраке таинственной ночи», «Ты отстрадала, я еще страдаю», «Долго снились мне вопли рыданий твоих», « Нет, я не изменил. До старости глубокой…» и другие).
Стихи о женщине Фета
Афанасий Афанасьевич Фет
Одним из выдающихся лирических поэтов 19 столетия является Афанасий Афанасьевич Фет, тема любви у него была основополагающей. У этого автора любовная тема зазвучала по-новому. Хоть Салтыков-Щедрин и писал в 70-е годы, что уже никто из поэтов не отважится воспевать розы и соловьев, но ошибался. Но как бы и что бы ни писал Фет, тема любви в стихотворениях имела автобиографическую подоплеку.
Первой любовью поэта была Мария Лазич, девушка-бесприданница. Их чувства были сильными и высокими, но паре не суждено было быть вместе. Девушка знала, что поэт никогда не станет ее мужем и перед смертью она написала «Виновата я, а не он!». Историки полагают, что девушка покончила с собой. Конечно, поэт чувствовал косвенную вину, тяжесть утраты тяготила его, в результате в его произведениях появилось двоемирие. Современники отмечали, что в повседневной жизни Афанасий Афанасьевич стал более расчетливым, жестоким и холодным. Любовные переживания, которые выливал в рифмованные строчки Фет, тема любви в его стихотворениях – это уже был потусторонний мир, где поэт мог быть в единении с любимой.
Поэму «Сон» поэт также посвятил Лазич, образ любимой женщины был нравственным судьей его жизни. Поэма автобиографичная, в поручике Лосеве читатель может узнать Афанасия Афанасьевича, а дом, в котором он становился, имеет свой прототип в реальной жизни в Дерпте. В этих строках мы можем видеть, что любовь к Марии в сердце поэта все еще жива:
Мой путь окончен. Ты еще живешь,
Еще любви в груди твоей так много,
Но если смело, честно ты пойдешь,
Еще светла перед тобой дорога.
Но не только этой девушке посвящал стихи Фет, тема любви возникала в его произведениях благодаря другим женщинам тоже. К примеру, в стихотворении «Сияла ночь» поэт признается в своих чувствах к Татьяне Андреевне Кузминской (девичья фамилия Берс):
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Татьяна была сестрой Софьи Андреевны Толстой, однажды вечером поэт услышал, как поет Берс и был восхищен ее голосом и пением. В результате, родилось это проникновенное и лиричное произведение.
Еще стоит вспомнить произведение «Шепот, робкое дыханье», которое написал Фет, тема любви здесь раскрывается без образа лирического героя. Этот прием помогает вообразить нам прекрасную пару, к примеру, Ромео и Джульетту. Что интересно, в этом произведении нет ни одного глагола, поэт использовал лишь назывные предложения, поэтому в мыслях читателя вырастает цепочка явлений и предметов:
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
И заря, заря.
Без сомнения, лучшие произведения этого русского поэта – стихи о красоте женщин, о взаимной любви, которая наполняет всю душу счастьем. Какое бы состояние не переживал Афанасий Афанасьевич Фет, тема любви в его стихотворениях передавала тончайшие оттенки душевной жизни.
Шепот, робкое дыханье.
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца.
Ряд волшебных изменений
Милого лица.
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Река – как зеркало и вся блестит звездами;
А там-то. голову закинь-ка да взгляни:
Какая глубина и чистота над нами!
О, называй меня безумным! Назови
Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею
И в сердце чувствую такой прилив любви,
Что не могу молчать, не стану, не умею!
Я болен, я влюблён; но, мучась и любя –
О слушай! о пойми! – я страсти не скрываю,
И я хочу сказать, что я люблю тебя –
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
Я тебе ничего не скажу.
Я тебе ничего не скажу,
Я тебя не встревожу ничуть,
И о том, что, я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную усталую грудь
Веет влагой ночной. Я дрожу.
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Все, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как тот ужасный час, когда прощались мы.
А я доверился предательскому звуку, –
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! –
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь.
Зачем же с прежнею улыбкой умиленья
Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?
Души не воскресит и голос все прощенья,
Не смоет этих строк и жгучая слеза.
На заре ты ее не буди.
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго, долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что скользя затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди,
На заре она сладко так спит!
Если ты любишь, как я, бесконечно.
Если ты любишь, как я, бесконечно,
Если живешь ты любовью и дышишь,
Руку на грудь положи мне беспечно:
Сердца биенья под нею услышишь.
О, не считай их! в них, силой волшебной,
Каждый порыв переполнен тобою;
Так в роднике за струею целебной
Прядает влага горячей струею.
Пей, отдавайся минутам счастливым,-
Трепет блаженства всю душу обнимет;
Пей – и не спрашивай взором пытливым,
Скоро ли сердце иссякнет, остынет.
Я пришел к тебе с приветом.
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь – но только песня зреет.
Не отходи от меня.
Не отходи от меня,
Друг мой, останься со мной.
Не отходи от меня:
Мне так отрадно с тобой.
Ближе друг к другу, чем мы, –
Ближе нельзя нам и быть;
Чище, живее, сильней
Мы не умеем любить.
Если же ты – предо мной,
Грустно головку склоня, –
Мне так отрадно с тобой:
Не отходи от меня!
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Еще горит в моей крови.
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой,-
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.
2 февраля 1887
Только встречу улыбку твою
Только встречу улыбку твою
Или взгляд уловлю твой отрадный, –
Не тебе песнь любви я пою,
А твоей красоте ненаглядной.
Про певца по зарям говорят,
Будто розу влюбленною трелью
Восхвалять неумолчно он рад
Над душистой ее колыбелью.
Но безмолвствует, пышна-чиста,
Молодая владычица сада:
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо.
Когда мечтательно я предан тишине
Когда мечтательно я предан тишине
И вижу кроткую царицу ясной ночи,
Когда созвездия заблещут в вышине
И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,
И близок час уже, условленный тобой,
И ожидание с минутой возрастает,
И я стою уже безумный и немой,
И каждый звук ночной смущенного пугает;
И нетерпение сосет больную грудь,
И ты идешь одна, украдкой, озираясь,
И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,
И вижу ясное, – и тихо, улыбаюсь,
Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,
А я бессвязные связать стараюсь речи,
Дыханьем пламенным дыхание ловлю,
Целую волоса душистые и плечи,
И долго слушаю, как ты молчишь, – и мне
Ты предаешься вся для страстного лобзанья, –
О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!
Как жить мне хочется до нового свиданья!
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной.
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты:
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную тьму.
Долго снились мне вопли рыданий твоих.
Долго снились мне вопли рыданий твоих, –
То был голос обиды, бессилия плач;
Долго, долго мне снился тот радостный миг,
Как тебя умолил я – несчастный палач.
Проходили года, мы умели любить,
Расцветала улыбка, грустила печаль;
Проносились года, – и пришлось уходить:
Уносило меня в неизвестную даль.
Подала ты мне руку, спросила: “Идешь?”
Чуть в глазах я заметил две капельки слез;
Эти искры в глазах и холодную дрожь
Я в бессонные ночи навек перенес.
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали.
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь,
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Вчера я шел по зале освещенной.
Вчера я шел по зале освещенной,
Где так давно встречались мы с тобой.
Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,
Невольно я поникнул головой.
И в темноте тревожного сознанья
Былые дни я различил едва,
Когда шептал безумные желанья
И говорил безумные слова.
Знакомыми напевами томимый,
Стою. В глазах движенье и цветы –
И кажется, летя под звук любимый,
Ты прошептала кротко: “Что же ты?”
И звуки те ж, и те ж благоуханья,
И чувствую – пылает голова,
И я шепчу безумные желанья
И лепечу безумные слова.
1858
Афанасий Фет. Стихи о любви!
Из раздела “Любовная лирика поэтов всех времён и поколений”.
Афанасий Фет
( 1820-1892 )
Если ты любишь, как я, бесконечно,
Если живешь ты любовью и дышишь,
Руку на грудь положи мне беспечно:
Сердца биенья под нею услышишь.
О, не считай их! в них, силой волшебной,
Каждый порыв переполнен тобою;
Так в роднике за струею целебной
Прядает влага горячей струею.
Пей, отдавайся минутам счастливым,-
Трепет блаженства всю душу обнимет;
Пей – и не спрашивай взором пытливым,
Скоро ли сердце иссякнет, остынет.
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь,
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Река – как зеркало и вся блестит звездами;
А там-то. голову закинь-ка да взгляни:
Какая глубина и чистота над нами!
О, называй меня безумным! Назови
Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею
И в сердце чувствую такой прилив любви,
Что не могу молчать, не стану, не умею!
Я болен, я влюблён; но, мучась и любя –
О слушай! о пойми! – я страсти не скрываю,
И я хочу сказать, что я люблю тебя –
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
Не избегай; я не молю
Ни слез, ни сердца тайной боли,
Своей тоске хочу я воли
И повторять тебе: «люблю».
Хочу нестись к тебе, лететь,
Как волны по равнине водной,
Поцеловать гранит холодный,
Поцеловать — и умереть!
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Еще горит в моей крови.
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой,-
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.
Только встречу улыбку твою
Или взгляд уловлю твой отрадный, –
Не тебе песнь любви я пою,
А твоей красоте ненаглядной.
Про певца по зарям говорят,
Будто розу влюбленною трелью
Восхвалять неумолчно он рад
Над душистой ее колыбелью.
Но безмолвствует, пышно чиста,
Молодая владычица сада:
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо.
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь – но только песня зреет.
Щечки рдеют алым жаром,
Соболь инеем покрыт,
И дыханье легким паром
Из ноздрей твоих летит.
Дерзкий локон в наказанье
Поседел в шестнадцать лет.
Не пора ли нам с катанья?—
Дома ждет тепло и свет —
И пуститься в разговоры
До рассвета про любовь.
А мороз свои узоры
На стекле напишет вновь.
Ты говоришь мне: прости!
Я говорю: до свиданья!
Ты говоришь: не грусти!
Я замышляю признанья.
Дивный был вечер вчера!
Долго он будет в помине;
Всем,- только нам не пора;
Пламя бледнеет в камине.
Что же,- к чему этот взгляд?
Где ж мой язвительный холод?
Грусти твоей ли я рад?
Знать, я надменен и молод?
Что ж ты вздохнула? Цвести –
Цель вековая созданья;
Ты говоришь мне: прости!
Я говорю: до свиданья!
Своеобразие женского портрета в поэзии А. Фета
УДК 821.161.1 Ф-1.09
Дитькова С. Ю.. к. пед. н., доцент, Шелунцова К. Т., студент
Запорожский государственный университет
В статье рассмотрены особенности женского портрета в творчестве А. Фета. Были выявлены такие черты, как наличие конкретных прототипов, детская невинность героини и в то же время эротизм в ее изображении, симбиоз женщины и природы, импрессионистическая манера изображения.
Ключевые слова: портрет, импрессионизм, поэзия “чистого искусства”, символизм.
Дітькова С.Ю., Шелунцова К. Т. СВОЄРІДНІСТЬ ЖІНОЧОГО ПОРТРЕТУ В ПОЕЗІЇ А. ФЕТА / Запорізький національний університет, Україна.
У статті розглянуто особливості жіночого портрету у творчості А. Фета. Було виявлено такі його риси, як наявність конкретних прототипів, дитяча невинність героїні та водночас еротизм у її зображенні, спорідненість жінки і природи, імпресіоністична манера зображення.
Ключові слова: портрет, імпресіонізм, поезія чистого мистецтва”, символізм.
Ditkova S. Y., Shcluntsova К. T. THF. ORIGINALITY OF FEMALE PORTRAIT IN A. FKT’S POETRY / Zaporizhzhya National University, Ukraine.
The interpretation of the female portrait in the works by A. Fеt. We revealed a number of features: the presence of specific prototypes, the childishness of heroine, and at the same time die presence an eroticism in her image, a symbiosis of a woman and a nature, the impressionistic style of images.
Key words: portrait, impressionism, poetry of “pure art”, the symbolism.
В творчестве А. Фета важное место занимает любовная лирика. Она уже не раз исследовалась такими учеными, как А. Григорьев, В. Чешихин, Б. Бухштаб, но специфику женского портрета в ней отмечали немногие. Это ученые XIX, XX и XXI вв.: В. Чешихин, А. Лагунов, Н. Скатов. В частности, Н. Скатов писал об особенностях фетовской женщины так: «Она у Фета очень конкретна (с запахом волос, шорохом платья, влево бегущим пробором), предельно конкретны переживания, с ней связанные, но она и эти переживания лишь повод, предлог прорваться ко всеобщему, мировому, природному, помимо нее как человеческой определенности» [1, с. 87]. В связи с отсутствием детальной разработки проблемы специфики женского портрета в творчестве поэта, выбранная нами тема является актуальной.
Следует отметить, что практически все героини стихотворений А. Фета имеют реальных прототипов. Нами были выявлены следующие прототипы:
– М.Лазич, рано погибшая первая любовь поэта (“Ты отстрадала, я еще страдаю. ”, “Нет, я не изменил. До старости глубокой. ” и др.). Изображение этой девушки часто представлено в виде призрака, неземного существа: “Я создана душой твоей влюбленной, // Ты призрак не люби” [2, с. 133] 1 . Поэт корит себя в смерти когда-то брошенной ним любимой: “В тиши и мраке таинственной ночи // Я вижу блеск приветный и милой, //Ив звездном хоре знакомые очи // Горят в степи над забытой могилой”.“Alter ego” – стихотворение, где обозначена роль М.Лазич в творчестве поэта: “Как лилея глядится в нагорный ручей, // Ты стояла над первою песней моей, И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, // Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить” [2, с. 54-55J.
– Н. Соллогуб, супруга театрального художника Ф. Соллогуба, с которым А. Фет состоял в приятельских отношениях, в каждом посвященном ей стихотворении отмечается ум героини: она “обаятельная умом” и ее “головка умная”. Но “всепобедная краса”, “матовое чело”, “россыпь золотая божественной косы”, “очаровательные очи” и “пышные кудри” доминируют в ее портрете.
– С. Толстая, супруга Л. Толстого, к которой поэт относился с особенным нежным восхищением и посвятил ей стихотворения “Когда так нежно расточала. ”, “И вот портрет! и схоже и несхоже”, “Я не у вас. я обделен. ” и др. В них слабо проявляется портретная характеристика. А. Фет словно говорит о чем-то совершенно неземном, недосягаемом. Софья Андреевна в его изображении кротка, красива, и вечно молода. Возвышенность образа подчеркивается символикой розы и звезды (“И за тебя, звезда и роза. ” [2, с. 192]), дело доходит до обожествления: “Где красота, там споры не у места: // Звезда горит как знать, каким огнем? // Пусть говорят: “Тут девочка-невеста, // Богини мы своей не узнаем” |2, с. 192]. Люди, знакомые с особенностями жизни и личности Софьи Андреевны, так и не принявшей до конца “толстовства” по причине, в обшем-то, реалистического и даже “материалистического” настроя, могут удивиться. Но Е. Маймин справедливо отметил своеобразие таких стихотворений: “Стихи такого рода, как у Фета, – многозначные, музыкальные – не могут восприниматься слишком прямолинейно. Они нуждаются не в бытовом, а в поэтическом восприятии” [3, с. 111-112].
– То же можно сказать и о стихотворениях, обращенных к Т. Кузминской, родной сестре Софьи Андреевны. В стихотворении “Сияла ночь” нет портрета героини. Есть лишь ощущение ее присутствия и одновременного присутствия Музыки, привнесенной ею в обыденность.
Но не все стихи А. Фета о реальных женщинах. В антологических стихотворениях читатель встречает образы сирены (“Я знаю, гордая, ты любишь самовластье. ”), вакханки (“Под тенью сладостной полуденного сада. ”), Дианы (“Богини девственной округлые черты. ”), Сивиллы (“Говорили в древнем Риме. ”), нимфы (“Постой хотя на миг! О камень или пень. ”), Афродиты и Психеи (“Целый заставила день меня промечтать ты сегодня. ”). Женский образ в них “земным” никак нельзя назвать.
Во-первых, женщина эта далека от поэта, он только созерцает ее, но чувств зачастую к ней не питает. Поэтому взгляд лирического героя оказывается дистанционным, умиротворенным и созерцательным. Он словно со стороны наблюдает “неподвижную и безмолвную” Сивиллу, такую же неподвижную, мраморную Диану. Красота при этом оказывается “непостижимой”, потому что она пребывает в статичном и закрытом для земного человека состоянии.
“Мраморный” портрет может иногда дополняться “живыми” деталями. Как, например, в стихотворении “Целый заставила день меня промечтать ты сегодня. ”. В нем “чинно” сидящая в саду “дева-дитя” обладает “лазурными очами” и “румяной головкой”, но она не только неподвижна, а еще и иллюзорна. Она является лирическому герою лишь в состоянии забытья.
Во-вторых, антологический женский портрет очень откровенен: это и образ вакханки (“Закинув голову, с улыбкой опьяненья. // Прохладного она искала дуновенья, // Как будто волосы уж начинали жечь // Горячим золотом ей розы пышных плеч. // Одежда жаркая всё ниже опускалась, // И молодая грудь всё больше обнажалась, // А страстные глаза, слезой упоены. // Вращались медленно, желания полны” [2, с. 163-164>); нимфы (“А стройное твое бедро так горячо // Теперь легло к нему на крепкое плечо. Еще открытое, смежиться хочет око, // И молодая грудь волнуется высоко [2, с. 173-174]); Дианы (“Богини девственной округлые черты, // Во всём величии блестящей наготы, // Я видел меж дерев над ясными водами” [2, с. 164]). Какая разительная перемена: традиционно описываемые “кроткий зрачок”, “склоненная головка” и “ножка-малютка” сменяются “страстными глазами”, “обнаженной грудью”, “стройным бедром” и “блестящей наготой”!
А. Фет нередко изображает лирическую героиню в постели (“На заре ты ее не буди. ”, “Расстались мы, ты странствуешь далече. ”), описывает объятья, поцелуи влюбленных (“Когда блестящий локон твой целую. ”), свидания и прогулки (“Знаю я, что ты, малютка, // Лунной ночью не робка. ”, “Не дивись, что я черна. ”, “На лодке”), ночные мечтания (“О, долго буду я в молчаньи ночи тайной. ”) и проч.
На основе работы Н. Кудашовой. которая выделяет в романтической литературе к. XVIII нач. XIX вв. два типа женских портретов (женщина-ангел и женщина-демон), отнесем фетовскую женщину к первому типу: “Женщина-ангел – голубые глаза, небесно чистый взгляд, светлая, нежная кожа и белокурые волосы. Хранительница домашнего очага, существо, положительное, спокойное и преданное” |4, с. 102]. Нижеприведенные портретные характеристики полностью оправдывают наш выбор: “Голубоглазой девочкой; она // Казалась вся из резвости лукавой // И скромности румяной сложена. Я знал её красавицей; горели // Её глаза священной тишиной, – // Как светлый день, как ясный звук свирели, // Она неслась над грешною землёй” [2, с. 207-208]. Исключения представляют лишь некоторые стихотворения (“Змей”, “Не дивись, что я черна. ”).
Еще одной отличительной чертой женщины А. Фета является ее молодость, и даже детскость. Практически всегда изображается совсем юная девушка (“дитя”, “малютка”, “девочка-невеста”) и почти никогда мать или старуха (за исключением стихотворений “Мадонна” и “Деревня’’). Обособленно стоит стихотворение “Я знал ее малюткою кудрявой. ”, которое изображает жизненный путь женщины от детства до смерти. Но в целом, девушка для поэта символ прекрасного, вечной юности и красоты, женственность предмет для восхищения и воспевания. Часто он венчает девушку “роскошным венком” или “короной звездной”, что также свидетельствует о том, что женщина в поэзии А. Фета – священное явление, которому нужно поклоняться: “Но все, толпой коленопреклоненной, // Мы здесь упасть у Ваших ног должны” [2, с. 192].
Отличает фетовскую женщину и близость к природе, что тонко подметил А. Лагунов: “Она “подруга розы”, неотделима от природы. ” [3, с. 40]. Мы встречаем лазурь неба, звезды, сапфиры, агаты и незабудки в ее глазах, “зарей овеяны” “цветущие” ланиты, коса героини как “назревающей ржи колос слегка-золотой ” с “янтарным отливом “, а на голове и в руках у нее цветы. Сама девушка сравнивается с “розой гор”, “лилеей” и “светлым днем “.
Следует отметить, что в поэзии А. Фета совершенно отсутствует социальная характеристика женщины. На это уже обращал внимание А. Лагунов: “В стихотворениях Фета о любви мы, кроме “отдаленных признаков” образа женщины, не сможем уловить того, что составляет сущность любовной лирики Пушкина или Некрасова женского характера, его социально-психологических или биографических черт” [3, с. 40]. Объяснить такое изображение женщины можно принадлежностью А. Фета к поэтам “чистого искусства”, которые ставили своей целью изображение только прекрасного. В подтверждение того, что для А. Фета красота “только в мире и есть”, читаем следующие строки: “. Только в мире и есть, что лучистый // Детски задумчивый взор. // Только в мире и есть, что душистый // Милой головки убор. // Только в мире и есть этот чистый // Влево бегущий пробор” [2, с. 136].
Несмотря на это, стихотворения поэта глубже, чем это может показаться на первый взгляд: “Лирика Фета обладает бесспорным общественным содержанием, но не конкретным социально-историческим, а прежде всего психологическим и философским”, – замечает В. Коровин [цит. по: 5, с. 83]. Мы это мнение полностью поддерживаем и берем на себя смелость оспорить распространенное мнение о полном отсутствии характера у фетовской женщины, ведь поэтом часто отмечается кротость героини, а иногда ее гордость (“Диана, Эндимион и Сатир”) или лукавство (“Право, от полной души я благодарен соседу. ”).
Но не только в отсутствии социальной характеристики упрекали фетовский портрет. На однотипность женского образа А. Фету указывал Р. Щедрин в 1863 г.: “Поэтическую трапезу г. Фета, за весьма редкими исключениями, составляют: кончик ножки, душистый локон и прекрасные плечи. Понятно, что такими кушаниями не объешься, какие бы соусы к ним не придумывались” [цит. по: 4, с. 81]. Действительно, в лирике А. Фета при описании женщины часто повторяются такие лексемы, как: “головка”, “волосы//локоны//косы”, “вежды”, “ланиты”, “улыбка”, “глаза//очи”, “губы//уста”, “плечи”, “ручки”, “вздохи//дыханье”, “грудь”, “ножка”, “малютка”, “царица”. Но не данные ли особенности делают эти женские образы такими специфически простыми, поистине фетовскими? Безусловно, в чем- то Р. Щедрин был прав. Но учтем тот факт, что такие авторитетные исследователи наследия А. Фета, как Б. Бухштаб и А. Лагунов напрямую соотносят его с импрессионизмом [6], [3].
Исследователь Н. Мирошникова выделяет два типа портрета в литературе: 1. Всестороннее описание внешности; 2. Описание 1-2 черт внешности, который доминировал в литературе XX в. [7, е. 13]. А. Фет, описывая девушку, часто останавливается на отдельных деталях ее внешности, просто он всегда делал акцент на одних и тех же чертах. Приведем стихотворение, которое отражает традиционные акценты фетовского портрета: “Две незабудки, два сапфира // Ее очей приветный взгляд, // И тайны горнего эфира // В живой лазури их сквозят. // Ее кудрей руно златое // В таком свету, какой один, // Изображая неземное,// Сводил на землю Перуджин” [2, с. 269-270].
Все эти особенности объясняются тем, что А. Фет – поэт-импрессионист и портрет у него импрессионистический. Он заменяет описание восприятием образа в целом (часто это лицо или отдельные жесты, взгляды, движения), живописует впечатление, переживаемое при созерцании своих “натурщиц”. Мы видим нечеткий контур, который представляет перед нами не конкретную женщину, а воплощение всемирной красоты и женственности. И здесь можно, конечно, говорить и о влиянии символизма. Но импрессионизм, как известно, самостоятельным направлением в литературе не был, он проявлялся в виде дополнительного течения в русле натурализма и символизма.
В 1888 г., в одном из итоговых стихотворений, А. Фет размышлял об интересующей нас проблеме: “Как трудно повторять живую красоту // Твоих воздушных очертаний; // Где силы у меня схватить их на лету // Средь непрестанных колебаний?” [2, с. 268]. Поэт пришел к выводу о невозможности передачи портрета средствами поэзии (“Но сердца бедного кончается полет // Одной бессильною истомой” [2. с. 268]).
Итак, рассмотрев стихотворения А. Фета, включающие женский портрет, отметим такие его особенности: наличие конкретных прототипов; детская невинность героини; эротизм; симбиоз женщины и природы; переход от красоты женской к красоте как идеальной эстетической категории: отсутствие социальной характеристики; импрессионистическая манера изображения; обращение поэта к сходным лексемам, что ведет к некоторому подобию различных женских портретов. Таким образом, создается впечатление о едином женском портрете в лирике А. Фета. Это импрессионистическое изображение женщины-ребенка, не имеющей никакой связи с реальным социумом и живущей в идеальном пространстве Природы и Красоты.
Литература
1. Скатов H.H. Лирика A.A. Фета (Истоки, метод, эволюция) / Николай Николаевич Скатов // Русская литература. – 1972. – № 4. – С. 75-92.
2. Фет А. А. Сочинения : в 2 т. / Афанасий Афанасьевич Фет. – М.: Художественная литература, 1982.- Т. 1.-575 с.
3. Лагунов А. И. Афанасий Афанасьевич Фет / Александр Иванович Лагунов. Харьков : Веста (Ранок), 2002. 64 с.
4. Кудашова H. Н. Литературный потрет как отражение личности автора / Нина Николаевна Кудашова // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. № 3. – С. 100-119.
5. Маймин Е. А. Афанасий Афанасьевич Фет : кн. для учащихся / Евгений Александрович Маймин. М. : Просвещение, 1989,- 159 с.
6. Бухштаб Б. Я. А. А. Фет : очерк жизни и творчества / Борис Яковлевич Бухштаб. – Л.: Наука, 1990.- 138 с.
7. Мирошникова Н. А. Портрет литературного героя / Наталья Александровна Мирошникова // Русский язык и литература.-2001. – №3.- С. 13-15.
Ключевые слова: Афанасий Фет,критика,творчество,произведения,читать критику,онлайн,рецензия,отзыв,поэзия,Критические статьи,проза,русская литература,19 век,анализ,жизнь,импрессионизм,чистое искусство,символизм,женщина
(пока оценок нет)
Загрузка...