Стихи о женщине Константина Бальмонта

О, женщина. ст. Константин Бальмонт

“О, женщина, дитя, привыкшее играть. “ 1919
Константин Дмитриевич Бальмонт

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!

Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Всё, всё возьми себе – за взгляд очей прекрасных,

За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!
1894

Рейтинг работы: 97
Количество рецензий: 8
Количество сообщений: 8
Количество просмотров: 284
© 17.10.2015 Владимир
Свидетельство о публикации: izba-2015-1454505

Владимир 29.10.2015 16:43:49

Благодарю, Ольга. Искренне рад Вашей Оценке.

Марина Нежина 24.10.2015 18:30:10
Отзыв: положительный
Изумительные стихи, так бережно и чувственно исполнены Вами. Браво!

Владимир 24.10.2015 18:55:34

Марина! Приятна Ваша Оценка. Благодарю.

Татьяна ***** Дагаева 22.10.2015 13:54:15
Отзыв: положительный
Восхитительный романс получился!

Владимир 22.10.2015 14:08:28

Мне Приятно, Таня. Благодарю.

Натали 21.10.2015 11:20:04
Отзыв: положительный
Как верно сказано, прекрасные строки о женщине! Проникновенно исполнено Владимир, слушаю и получаю
огромное удовольствие .
Бесконечно благодарю мой друг, забираю твой романс в избранное!

С теплом души, Натали.
Володя, я тут погрустила с осенью, посмотри. https://www.chitalnya.ru/work/1459207/

Владимир 21.10.2015 13:40:13

Натали. Искренне благодарю за Отзыв Души.

Татьяна Талызина ( Татиана ) 18.10.2015 16:55:16
Отзыв: положительный
” Ты,море странных снов,и звуков,и огней!”
Замечательно. вдохновенно.
Спасибо,Владимир!

Владимир 21.10.2015 14:05:47

Елена Ватолина 18.10.2015 15:44:31
Отзыв: положительный
Очень люблю это творение у Константина.

Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Всё, всё возьми себе – за взгляд очей прекрасных,

За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Неужели на самом деле так у вас, мужчин, бывает. :))) Аж до коликов под кожей.
Мягкой чистой волной Ваш голос и исполнение. Укутывающей нежностью.
Спасибо, Володя.
Лена

Владимир 21.10.2015 14:06:52

Конечно бывает, но только у. Мужчин. Благодарю Елена за теплоту.

Владимир 21.10.2015 14:07:28

Лина! Рад. Благодарю.

Юлия Акатова 18.10.2015 00:46:28
Отзыв: положительный
ОООООООООООО.
ЭТО ВЫ КРУТО ВЫСТУПИЛИ.

И КАКИЕ СТИХИ. КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ.
ОЧЧЬИНЬ НРАВЯТСЯ.

Можно я Вам отвечу?!

.
О, восхищайтесь, получайте
От жизни легкие цветы,
Лишь прах земной не принимайте
За воробьиные мечты.

Когда увидите седины
Среди печальной немоты,
Вы снов припомните картины –
Как воробьиные мечты..

Поверьте каждой встрече тайной,-
Как мало их средь суеты!
Везенье при игре случайной –
Лишь воробьиные мечты.

Вы ищете расклад счастливый,
Не набирая высоты!
А счастье может миг единый,
Как воробьиные мечты..

Имейте смелость увяданья,
Имейте смелость состраданья,
Увидеть мёртвые цветы,
Имейте смелость в даре слова,
Чтоб повторить любви основы
И воробьиные мечты..

Константин Бальмонт — Стихи о женщине

Она отдалась без упрека 0 (0)

Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
— Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!

Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
— Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
— Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!

Норвежская девушка 0 (0)

Очи твои, голубые и чистые —
Слиянье небесной лазури с изменчивым блеском волны;
Пряди волос золотистые
Нежнее, чем нить паутины в сиянье вечерней Луны.
Вся ты — намек, вся ты — сказка прекрасная,
Ты — отблеск зарницы, ты — отзвук загадочной песни без слов;
Светлая, девственно-ясная,
Вакханка с душою весталки, цветок под покровом снегов.

О, женщина, дитя, привыкшее играть 0 (0)

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе — за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

К случайной 0 (0)

Опрокинулось Небо однажды, и блестящею кровью своей
Сочеталось, как в брачном союзе, с переменною Влагой морей.
И на миг вероломная Влага с этой кровью небесною слита,
И в минутном слияньи двух светов появилася в мир Афродита.
Ты не знаешь старинных преданий? Возмущаясь, дивишься ты вновь,
Что я двойственен так, вероломен, что люблю я мечту, не любовь?
Я ищу Афродиту. Случайной да не будет ни странно, ни внове,
Почему так люблю я измену и цветы с лепестками из крови.

Морская душа 0 (0)

У неё глаза морского цвета,
И живёт она как бы во сне.
От весны до окончанья лета
Дух её в нездешней стороне.

Ждет она чего-то молчаливо,
Где сильней всего шумит прибой,
И в глазах глубоких в миг отлива
Холодеет сумрак голубой.

А когда высоко встанет буря,
Вся она застынет, внемля плеск,
И глядит как зверь, глаза прищуря,
И в глазах ее — зеленый блеск.

А когда настанет новолунье,
Вся изнемогая от тоски,
Бледная влюбленная колдунья
Расширяет черные зрачки.

И слова какого-то обета
Всё твердит, взволнованно дыша.
У неё глаза морского цвета,
У неё неверная душа.

Белладона 0 (0)

Счастье души утомленной —
Только в одном:
Быть как цветок полусонный
В блеске и шуме дневном,
Внутренним светом светиться,
Все позабыть и забыться,
Тихо, но жадно упиться
Тающим сном.

Счастье ночной белладонны —
Лаской убить.
Взоры ее полусонны,
Любо ей день позабыть,
Светом луны расцвечаться,
Сердцем с луною встречаться,
Тихо под ветром качаться,
В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.
Радость моя!
Радости нет без печали.
Между цветами — змея.
Кто же с душой утомленной
Вспыхнет мечтой полусонной,
Кто расцветет белладонной —
Ты или я?

Анита 0 (0)

Я был желанен ей. Она меня влекла,
Испанка стройная с горящими глазами.
Далеким заревом жила ночная мгла,
Любовь невнятными шептала голосами.
Созвучьем слов своих она меня зажгла,
Испанка смуглая с глубокими глазами.

Альков раздвинулся воздушно-кружевной.
Она не стала мне шептать: «Пусти… Не надо.
Не деве Севера, не нимфе ледяной
Твердил я вкрадчиво: «Anita! Adorada!» *
Тигрица жадная дрожала предо мной,—
И кроме глаз ее мне ничего не надо.
_________________
* Обожаемая (исп.)

Пожар 0 (0)

Я шутя её коснулся,
Не любя ее зажег.
Но, увидев яркий пламень,
Я — всегда мертвей, чем камень,-
Ужаснулся
И хотел бежать скорее —
И не мог.

Трепеща и цепенея,
Вырастал огонь, блестя,
Он дрожал, слегка свистя,
Он сверкал проворством змея,
Всё быстрей
Он являл передо мною лики сказочных зверей.

С дымом бьющимся мешаясь,
В содержаньи умножаясь,
Он, взметаясь, красовался надо мною и над ней.

Полный вспышек и теней,
Равномерно, неотступно
Рос губительный пожар.
Мне он был блестящей рамой,
В ней возник он жгучей драмой,
И преступно
Вместе с нею я светился в быстром блеске дымных чар.

Минута 0 (0)

Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в аромате,
И далекая песня гребца на реке.

Хороша эта дикая вольная воля;
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих — на мгновенье, не боле,-
Та минута любви, что продлится века.

Песня араба 0 (0)

Есть странная песня араба, чье имя — ничто.
Мне сладко, что этот поэт меж людей неизвестен.
Не каждый из нас так правдив, и спокоен, и честен,
Нам хочется жить — ну хоть тысячу лет, ну хоть сто.

А он, сладкозвучный, одну только песню пропел
И, выразив тайно свою одинокую душу,
Как вал океана, домчался на бледную сушу —
И умер, как пена, в иной удаляясь предел.

Он пел: «Я любил красоту. А любила ль она,
О том никогда я не знал, никогда не узнаю.
За первою встречей к иному умчался я краю,—
Так небо хотело, и так повелела луна.

Прекрасная дева на лютне играла, как дух,
Прекрасная дева смотрела глазами газели.
Ни слова друг другу мы с нею сказать не успели,
Но слышало сердце, как был зачарован мой слух.

И взгляд мой унес отраженье блистающих глаз.
Я прожил пять лет близ мечетей Валата-Могита,
Но сердцем владычица дум не была позабыта.
И волей созвездий второй мы увиделись раз.

Я встретил другую. Я должен спросить был тогда,
Она ли вот эта. Все ж сердце ее разглядело.
И счастлив я был бы, когда бы она захотела,
Но, слова не молвив, она отошла навсегда.

Мне не в чем ее упрекнуть. Мы не встретимся вновь.
Но мне никогда обещанья она не давала.
Она не лгала мне. Так разве же это так мало?
Я счастлив. Я счастлив. Я знал, что такое любовь!»

Сознание 0 (0)

Я не могу понять, как можно ненавидеть
Остывшего к тебе, обидчика, врага.
Я радости не знал — сознательно обидеть,
Свобода ясности мне вечно дорога.

Я всех люблю равно любовью равнодушной,
Я весь душой с другим, когда он тут, со мной,
Но чуть он отойдет, как, светлый и воздушный,
Забвеньем я дышу — своею тишиной.

Когда тебя твой рок случайно сделал гневным,
О, смейся надо мной, приди, ударь меня:
Ты для моей души не станешь ежедневным,
Не сможешь затемнить — мне вспыхнувшего — дня.

Я всех люблю равно любовью безучастной,
Как слушают волну, как любят облака.
Но есть и для меня источник боли страстной,
Есть ненавистная и жгучая тоска.

Когда любя люблю, когда любовью болен,
И тот — другой — как вещь, берет всю жизнь мою,
Я ненависть в душе тогда сдержать не волен,
И хоть в душе своей, но я его убью.

Ты шелест нежного листка 0 (0)

Ты — шелест нежного листка,
Ты — ветер, шепчущий украдкой,
Ты — свет, бросаемый лампадкой,
Где брезжит сладкая тоска.

Мне чудится, что я когда-то
Тебя видал, с тобою был,
Когда я сердцем то любил,
К чему мне больше нет возврата.

Беатриче 0 (0)

Я полюбил тебя, лишь увидал впервые.
Я помню, шел кругом ничтожный разговор,
Молчала только ты, и речи огневые,
Безмолвные слова мне посылал твой взор.

За днями гасли дни. Уж год прошел с тех пор.
И снова шлет весна лучи свои живые,
Цветы одели вновь причудливый убор.
А я? Я все люблю, как прежде, как впервые.

И ты по-прежнему безмолвна и грустна,
Лишь взор твой искрится и говорит порою.
Не так ли иногда владычица-луна

Свой лучезарный лик скрывает за горою,-
Но и за гранью скал, склонив свое чело,
Из тесной темноты она горит светло.

К Елене 0 (0)

О Елена, Елена, Елена,
Как виденье, явись мне скорей.
Ты бледна и прекрасна, как пена
Озаренных луною морей.

Ты мечтою открыта для света,
Ты душою открыта для тьмы.
Ты навеки свободное лето,
Никогда не узнаешь зимы.

Ты для мрака открыта душою,
И во тьме ты мерцаешь, как свет.
И, прозрев, я навеки с тобою,
Я — твой раб, я — твой брат — и поэт.

Ты сумела сказать мне без речи:
С красотою красиво живи,
Полюби эту грудь, эти плечи,
Но, любя, полюби без любви.

Ты сумела сказать мне без слова:
Я свободна, я вечно одна,
Как роптание моря ночного,
Как на небе вечернем луна.

Ты правдива, хотя ты измена,
Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.
О Елена, Елена, Елена,
Ты красивая пена морей.

Стихи Константина Бальмонта о любви

О, женщина, дитя, привыкшее играть.

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе – за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Я ласкал ее долго, ласкал до утра

Я ласкал ее долго, ласкал до утра,
Целовал ее губы и плечи.
И она наконец прошептала: «Пора!
Мой желанный, прощай же — до встречи».
И часы пронеслись. Я стоял у волны.
В ней качалась русалка нагая.
Но не бледная дева вчерашней луны,
Но не та, но не та, а другая.
И ее оттолкнув, я упал на песок,
А русалка, со смехом во взоре,
Вдруг запела: «Простор полноводный глубок.
Много дев, много раковин в море.
Тот, кто слышал напев первозданной волны,
Вечно полон мечтаний безбрежных.
Мы — с глубокого дна, и у той глубины
Много дев, много раковин нежных».

«Люби!» – поют шуршащие березы,
Когда на них сережки расцвели.
«Люби!» – поет сирень в цветной пыли.
«Люби! Люби!» – поют, пылая, розы.
Страшись безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия. Твой полдень вмиг – вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грезы.
Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.
Он в каждом часе слышит мертвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь,
Глядящая, как ночь, фиалками-очами,
Где росы кроткие звездилися лучами,
Она пришла ко мне – такая же точь-в-точь,
Как тиховейная, как вкрадчивая ночь.
Ее единый взгляд проник до глуби тайной
Где в зеркале немом – мое другое я,
И я – как лик ея, она – как тень моя,
Мы молча смотримся в затон необычайный,
Горящий звездностью, бездонностью и тайной.

Ты мне была сестрой, то нежною, то страстной,
И я тебя любил, и я тебя люблю.
Ты призрак дорогой. бледнеющий. неясный.
О, в этот лунный час я о тебе скорблю!
Мне хочется, чтоб ночь, раскинувшая крылья,
Воздушной тишиной соединила нас.
Мне хочется, чтоб я, исполненный бессилья,
В твои глаза струил огонь влюбленных глаз.
Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,
Под лаской замерла, и целовал бы я
Твое лицо, глаза и маленькие руки,
И ты шепнула б мне: «Смотри, я вся — твоя!»
Я знаю, все цветы для нас могли возникнуть,
Во мне дрожит любовь, как лунный луч в волне.
И я хочу стонать, безумствовать, воскликнуть:
«Ты будешь навсегда любовной пыткой мне!»

То, что люди называли по наивности любовью,
То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,
Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,
Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу.
Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.
День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская,
Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.
И меня поймут лишь души, что похожи на меня,
Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!

Тебя я хочу, мое счастье

Тебя я хочу, мое счастье,
Моя неземная краса!
Ты – солнце во мраке ненастья,
Ты – жгучему сердцу роса!
Любовью к тебе окрыленный,
Я брошусь на битву с судьбой.
Как колос, грозой опаленный,
Склонюсь я во прах пред тобой.
За сладкий восторг упоенья
Я жизнью своей заплачу!
Хотя бы ценой преступленья –
Тебя я хочу!

До последнего дня

Быть может, когда ты уйдешь от меня,
Ты будешь ко мне холодней.
Но целую жизнь, до последнего дня,
О друг мой, ты будешь моей.
Я знаю, что новые страсти придут,
С другим ты забудешься вновь.
Но в памяти прежние образы ждут,
И старая тлеет любовь.
И будет мучительно-сладостный миг:
В лучах отлетевшего дня,
С другим заглянувши в бессмертный родник,
Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,
Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.
Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,
Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.
Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,
Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.
Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
Я спросил: “Хорошо, что в душе преломляется лед?”
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет.

Мой друг, есть радость и любовь

Мой друг, есть радость и любовь,
Есть все, что будет вновь и вновь,
Хотя в других сердцах, не в наших.
Но, милый брат, и я и ты –
Мы только грезы Красоты,
Мы только капли в вечных чашах
Неотцветающих цветов,
Непогибающих садов.

Я не могу понять, как можно ненавидеть
Остывшего к тебе, обидчика, врага.
Я радости не знал — сознательно обидеть,
Свобода ясности мне вечно дорога.
Я всех люблю равно любовью равнодушной,
Я весь душой с другим, когда он тут, со мной,
Но чуть он отойдет, как, светлый и воздушный,
Забвеньем я дышу — своею тишиной.
Когда тебя твой рок случайно сделал гневным,
О, смейся надо мной, приди, ударь меня:
Ты для моей души не станешь ежедневным,
Не сможешь затемнить — мне вспыхнувшего — дня.
Я всех люблю равно любовью безучастной,
Как слушают волну, как любят облака.
Но есть и для меня источник боли страстной,
Есть ненавистная и жгучая тоска.
Когда любя люблю, когда любовью болен,
И тот — другой — как вещь, берет всю жизнь мою,
Я ненависть в душе тогда сдержать не волен,
И хоть в душе своей, но я его убью.

Нет дня, чтоб я не думал о тебе

Нет дня, чтоб я не думал о тебе,
Нет часа, чтоб тебя я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
Мудрец сказал, что мир постыдно мал.
Постыдно мал и тесен для мечты,
И все же ты далеко от меня.
О, боль моя! Желанна мне лишь ты,
Я жажду новой боли и огня!
Люблю тебя капризною мечтой,
Люблю тебя всей силою души,
Люблю тебя всей кровью молодой,
Люблю тебя, люблю тебя, спеши!

Константин Бальмонт и его стихи о красоте

Евгений Евтушенко характеризует его, словно выдавая собственный автопортрет. Столь глубокое проникновение в недра подсознания с приплюсованной к нему искренностью обеспечивает зеркальный эффект этого гениального автопортрета. Так, впрочем, возникают реминисценции, что в переводе с латыни означает смутные воспоминания, отголоски своей собственной жизни.
Этот эпизод напоминает одного незадачливого критика, позабывшего надеть очки от близорукости, когда он попал в фойе картинной галереи и, как ему показалось, стоя перед картиной, сразу же приступил к делу.
– Изображенный субъект, – провозгласил он, – неказист и неряшлив, и вряд ли богат интеллектом.
– Ты же стоишь перед зеркалом! – резко одернула его жена.
Да не обидится и не прогневается на меня Евгений Александрович (высоко ценю его аналитические способности!), но судите сами.

Избалованный звукоигрунчик,
меч не раз переползший Тристан,
сколько дамских пленительных ручек,
как эксперт, прижимал он к устам.

Жил он в столь соблазнительном риске
вообще не писать ничего.
Его тискали так бальмонтистки,
что могли задушить бы его.

Был начитанный он, а не мудрый,
был русак, древний инка и галл,
а к тому же такой рыжекудрый,
что в курсистках пожар зажигал.

Он пьянел, так по детски бушуя,
и заносчиво был неказист.
В нем жила его тихая Шуя,
незадачливый жил гимназист.

Было самым великим секретом,
но понятным до боли ему,
что он не был великим поэтом,
и надменным он был потому.

Он слагал пролетариям гимны,
веря в светлое царство труда,
но к поэтам не будет взаимна
революция никогда.

Тут автобиографичность стихотворения достигает кульминации и в комментариях не нуждается.
У Апостола Павла есть такая сентенция: «Итак неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого; ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же» (Рим. 2:1). Как говорится, не в бровь, а в глаз! Отзеркаливание налицо!
И, наконец, завершающий штрих евтушенковской характеристики Бальмонта.

Потому что и в нашей России,
И в каком-нибудь Тимбукту
Никакое не сможет насилье
От души полюбить красоту.

А теперь судите сами, насколько бесподобны строки о красоте популярного поэта Серебряного века Константина Бальмонта (1893), которым уже 120 лет:

Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота.
Одна есть в мире красота –
Любви, печали, отреченья,
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.

У Евгения Евтушенко аналогичные строчки выглядит так:

Белый снег на землю выпал.
Сжались намертво уста.
Твой, Россия, лучший выбор,
если выберешь Христа!

Замечательные стихи! Однако пока не о Евтушенко идет речь, о нем предстоит порассуждать в контексте его очередной годовщины. Так когда-то Маяковский недооценивал Надсона и своего современника Есенина. Верно заметил по этому поводу сам Бальмонт:

Нам нравятся поэты,
Похожие на нас,
Священные предметы,
Дабы украсить час, –

Волшебный час величья,
Когда, себя сильней,
Мы ценим без различья
Сверканья всех огней…

А пока вернемся к подлинному портрету Константина Дмитриевича Бальмонта, который родился 15 июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец, Дмитрий Константинович, служил в Шуйском уездном суде председателем уездной земской управы. Мать, Вера Николаевна, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории.
Как известно, Бальмонт поглощал огромное количество книг, был полиглотом, изучившим до 16 языков, кроме литературы и искусства увлекался историей, этнографией и химией.
Символист Бальмонт детально разработал импрессионистическую ветвь этого направления. Его поэтический мир – уникальный мир тонких мимолетных наблюдений и чувствований.
Кстати, в конце 1890-х он был широко известен как талантливый переводчик с норвежского, испанского, английского и других языков.
В 1894 году он написал стихотворение «Зачем?», в котором молитвенно обращается к Богу:

Господь, Господь, внемли, я плачу, я тоскую,
Тебе молюсь в вечерней мгле.
Зачем Ты даровал мне душу неземную —
И приковал меня к земле?
Я говорб с Тобой сквозь тьму тысячелетий,
Я говорю Тебе, Творец,
Что мы обмануты, мы плачем, точно дети,
И ищем: где же наш Отец?
Когда б хоть миг один звучал Твой голос внятно,
Я был бы рад сиянью дня,
Но жизнь, любовь, и смерть — все страшно, непонятно,
Все неизбежно для меня.
Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен,
Как все великое, он нем,
И тысячи веков напрасен, безответен
Мой скорбный крик «Зачем, зачем. »

В другом стихотворении «Засветилася лампада» он продолжает молитву:

Помолись со мной, родная,
Чтобы жизнь светлей прошла,
Чтобы нас стезя земная
Вместе к гробу привела.

Над пучиной неизвестной
Пусть мы склонимся вдвоем,
Пусть чудесный гимн небесный
Вместе Богу мы споем.

Стихотворение «Молитва» еще раз подтверждает истину, что настоящая поэзия – всегда молитва:

Господи Боже, склони свои взоры
К нам, истомленным суровой борьбой,
Словом Твоим подвигаются горы,
Камни как тающий воск пред Тобой!

Тьму отделил Ты от яркого света,
Создал Ты небо, и Небо небес,
Землю, что трепетом жизни согрета,
Мир, преисполненный скрытых чудес!

Создал Ты рай – чтоб изгнать нас из рая.
Боже опять нас к себе возврати,
Мы истомились, во мраке блуждая,
Если мы грешны, прости нас, прости!

Не искушай нас бесцельным страданьем,
Не утомляй непосильной борьбой,
Дай возвратиться к Тебе с упованьем,
Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!

Имя Твое непонятно и чудно,
Боже наш, Отче наш, полный любви!
Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,
Сжалься, о, сжалься, мы – дети Твои!

В стихотворении «Кому я молюсь?» поэт констатирует и уточняет:

И только Он, Кто всех их видит
С незримой высоты,
Кто бледной травки не обидит,
В Чьем лоне я и ты, –
Лишь только Он, всегда блаженный,
Ничем не утомлен,
И жизнь с ее игрой мгновенной
Пред ним скользит, как сон.

Никем не понят и незнаем,
Он любит свет и тьму,
И круг заветный мы свершаем,
Чтобы придти к Нему.
Как луч от Солнца, в жгучем зное,
Сквозь бездну мглы скользим,
И вновь – к Нему, в святом покое,
И вот мы снова – с Ним!

Молитвенный диалог с Богом занимал существенное место в творчестве Бальмонта, как он однажды признался в стихотворении «Белая страна» (1899):

Но еще влачу я этой жизни бремя,
Но еще куда-то тянется дорога.
Я один в просторах, где умолкло время,
Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.

В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта “Будем как солнце”. А намедни, за антиправительственное стихотворение “Маленький султан”, прочитанное на литературном вечере в городской думе, местные власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах.
К выходу сборника «Только любовь. Семицветник» (1903) поэт пользовался всероссийской славой. Его окружали восторженные поклонники и почитательницы. «Появился целый разряд барышень и юных дам „бальмонтисток“ – разные Зиночки, Любы, Катеньки беспрестанно толклись у нас, восхищались Бальмонтом. Он, конечно, распускал паруса и блаженно плыл по ветру» — вспоминал соседствовавший с Бальмонтом Б. Зайцев.
Поэтические кружки «бальмонистов» стремились подражать кумиру не только в поэзии, но и в жизни. В 1896 году Валерий Брюсов писал о «школе Бальмонта», причисляя к ней Мирру Лохвицкую: «Все они перенимают у Бальмонта и внешность: блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучаниями, — и самую сущность его поэзии».
Константин Бальмонт, как заметила Тэффи (сестра М. Лохвицкой – Надежда), «удивил и восхитил своим „перезвоном хрустальных созвучий“, которые влились в душу с первым весенним счастьем». «…Россия была именно влюблена в Бальмонта… Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки…». Многие поэты, в частности, Мирра Лохвицкая, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин и Сергей Городецкий посвящали ему стихотворения. Всё было у него: слава, популярность и сумбурная богемная жизнь, которая сопровождалась попытками самоубийства.

Чудесное стихотворение Бальмонта «На мотив псалма XVIII-го» эстафетно и преемственно продолжает славословия Давида:

Ночь ночи открывает знанье,
Дню ото дня передается речь.
Чтоб славу Господа непопранной сберечь,
Восславить Господа должны Его созданья.

Все от Него – и жизнь, и смерть.
У ног Его легли, простерлись бездны,
О помыслах Его вещает громко твердь,
Во славу дел Его сияет светоч звездный.

Выходит Солнце-исполин,
Как будто бы жених из брачного чертога,
Смеется светлый лик лугов, садов, долин,
От края в край небес идет его дорога.

Свят, свят Господь, Зиждитель мой!
Перед лицом Твоим рассеялась забота.
И сладостней, чем мед, и слаще капель сота
Единый жизни миг, дарованный Тобой!

Фрагменты его стихотворения «Драгоценные камни» (1900) я использовал для иллюстрации разделов своей книги «Самоцветы разума» в 2000 году.

Камень Иоанна, нежный изумруд,
Драгоценный камень ангелов небесных, –
Перед теми двери рая отомкнут,
Кто тебя полюбит в помыслах чудесных, –
Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!

Твердая опора запредельных тронов,
Яшма, талисман апостола Петра, –
Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов
В час, когда приходит трудная пора, –
Яшма, украшенье запредельных тронов!

Камень огневой неверного Фомы,
Яркий хризолит оттенка золотого, –
Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,
Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, –
Хризолит прекрасный мудрого Фомы!

Символы престолов, временно забытых,
Гиацинт, агат, и дымный аметист, –
После заблуждений, сердцем пережитых,
К небу возвратится тот, кто сердцем чист, –
Легкий мрак престолов, временно забытых!

Радость высших духов, огненный рубин,
Цвета красной крови, цвета страстной жизни, –
Между драгоценных камней властелин,
Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, –
Камень высших духов, огненный рубин!

Умер поэт 23 декабря 1942 года на 75-м году жизни от пневмонии. Похоронен под Парижем, где жил последние годы.
И завершить это эссе мне хочется его стихотворением «Не бойся жизни», созданным в 1912 году:

«Бойся жизни, – говорят мне, –
В том веление Христово».
О, неправда! Это голос не Христа.
Нет, в Христе была живая красота.
Он любил, Он вечность влил в одно мгновенье.
Дал нам хлеб, и дал вино, и дал забвенье,
Боль украсил, смерть убил, призвав на суд.
Будем жить и будем пить вино минут!

Стихи о женщине Константина Бальмонта

Статьи К. Бальмонта:

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867 – 1942) — современный русский поэт. Родился в деревне Гумнищи, Владимирской губ., в дворянской семье. По окончании гимназии поступил (1886) на юридический факультет Московского университета, но был исключен за участие в студенческом движении. В детстве и юности Бальмонт проявил сильную неуравновешенность характера и пытался кончить жизнь самоубийством. Общественные интересы и революционные настроения очень скоро выветрились и уступили место эстетизму и индивидуализму. Бальмонт стал одним из вождей русского символизма. Короткий рецидив революционных настроений в 1905 и издание в Париже сборника революционных стихотворений «Песни мстителя» превратили Б. на несколько лет в вынужденного полит. эмигранта. В Россию вернулся в 1913, после царского манифеста. На империалистическую войну Бальмонт откликнулся шовинистически. В 1920 опубликовал в журнале Наркомпроса «Художественное слово» стихотворение «Предвозвещение», восторженно приветствующее Октябрьскую революцию. Вскоре после этого, выехав по командировке советского правительства за границу, Бальмонт перешел в лагерь белогвардейской эмиграции.
Сам Бальмонт в одном из предисловий так охарактеризовал этапы своего творчества: «Оно началось с печали, угнетения и сумерек. Оно началось под Северным небом, но силою внутренней неизбежности, через жажду безграничного, Безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины подошло к Радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». В автобиографической заметке Б. очертил грани своей среды: «Я родился в деревне, люблю деревню и Море, вижу в деревне малый Рай, город же ненавижу как рабское сцепление людей, как многоглазое чудовище. Однако в великих городах есть великая свобода и отравы пьянящие, которые уже вошли в душу и которые, ненавидя, люблю».
Первые поэты, которых читал ребенком и подростком Бальмонта, были — Никитин, Кольцов, Некрасов и Пушкин. Первые сборники стихов Бальмонта — «Сборник стихотворений» (Ярославль, 1890) и «Под северным небом» (1894) — продолжали традицию эпигонов Некрасова и хранили отпечаток несомненного влияния Надсона. Гуманизм, гражданская скорбь, самоотречение — характерные мотивы этих книг. Б. отрицает «красоту богов Эллады» и противопоставляет ей единственную подлинную красоту «любви, печали, отреченья и добровольного мученья за нас распятого Христа».
Но уже в следующих сборниках — «В безбрежности» (1895) и «Тишина» (1898) Бальмонт решительно разорвал с традициями народнической поэзии и примкнул к пионерам символизма. Мотив упоения «загадочными снами» «на алмазном покрове снегов, под холодным сияньем луны», встретившийся уже в «Под северным небом» («Без улыбки, без слов»), стал господствующим в двух последующих книгах. Бальмонт утверждает бесстрастие как первую ступень выделения и самоутверждения самоценной личности. Его душа «холодна», мечты — «безмолвны», он — «дух бесстрастный», его сердце «только в себя невозвратно влюблено».
Он зовет «за пределы предельного», «от грани тесной в мир чудесный, к неизвестной красоте». Таков был первый этап индивидуализма Бальмонта.
Сборник «Горящие здания» (1900) открывает новый и важнейший этап. В этой книге Бальмонт «вполне удается найти самого себя». Мотивы этой книги разрабатываются и в следующих — «Будем, как Солнце» (1903), «Только любовь» (1900), «Литургия Красоты» (1905). Преклонение перед гармоническим пантеистом Шелли (см.) сменяется преклонением перед извращенно-демоническим Бодлером. Эстетический аморализм становится евангелием Бальмонта «Поэт нежности и кротости. пожелал стать певцом страстей и преступлений» (В. Брюсов). В страстности, солнечности, аморализме Бальмонта много напускного, искусственного. Как герой его поэмы «Безумный часовщик», Бальмонт «бросил чувства в область раздвоенья»: сверхчеловечество, культ страсти, демонизм боролись с рецидивами кроткой грусти, но Бальмонту в очень значительной степени удалось победить эти рецидивы.
«Поверхностность чувства, торопливость образов, изменчивость, хаотичность, безумие настроений, иллюзионизм, ослепительность внешности, подделка красоты красивостью» — основные черты поэзии зрелого Бальмонта по словам К. Чуковского, очень удачно вскрывшего чисто городское происхождение всех этих типично-импрессионистических особенностей, но не понявшего специфически буржуазно-интеллигентского характера урбанизма Бальмонта. Бальмонт нарочито заостренно, претенциозно, порой карикатурно декларировал свое сверхчеловечество. «Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде», — гордо провозглашал он в одном стихотворении. «Кто равен мне в моей певучей силе?» — спрашивал он в другом и отвечал: «Никто, никто». «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым» — гремел он в третьем. Знаменитая солнечность Бальмонта — лишь выражение его ницшеанских устремлений. В то же время Бальмонт призывает «мгновения сжигать», провозглашая: «Только мимолетности я влагаю в стих». Бальмонт требует всегда разнообразных «. новых снов хотя бы безобразных, мучительных миров». В сонете «Уроды» Бальмонт славит «бедных уродов — кривые кактусы, побеги белены и змей и ящериц отверженные роды», славит «чуму, проказу, тьму, убийство и беду, Гоморру и Содом». Бальмонт восторженно приветствует, как «брата», Нерона. Эти черты побудили друга Бальмонта, А. И. Урусова, назвать «Горящие здания» — «психиатрическим документом». Вместе с тем Бальмонт утверждает мистический порыв от земли в потусторонний мир. Он объявляет «пять чувств» «дорогою лжи» и противопоставляет им «восторг экстаза, когда нам истина сверчхувственно дана».
В Бальмонте «бессознательная жизнь. преобладает над сознательной» (В. Брюсов), и стихию (огонь, ветер и т. д.) Бальмонт особенно охотно славит потому, что в ней нет сознания. Он обращается не к «мудрым», а к «мечтателям». Эта эволюция Бальмонта от расплывчатого народничества к импрессионизму, эстетизму, индивидуализму, аморализму была выражением обуржуазивания определенных кругов разночинной интеллигенции. Из всей плеяды поэтов-символистов Бальмонт особенно полно воплотил тип эстетического импрессионизма, художественного идеолога капитализировавшейся интеллигенции 90-х гг.
Осенью 1905 Бальмонт напечатал в большевистской газете «Новая жизнь» несколько стихотворений, воспевающих рабочего как «надежду всей России» и очень резко обличающих тех, «кто не верит в победу сознательных, смелых рабочих». Впоследствии Бальмонт вспоминал, что в этот период он «был со многими, был многими». Этот порыв от эстетического индивидуализма к общественности оказался и неудачным и недолговечным. Революционные стихи Б. тяжелы, топорны, крикливы, искусственны. Брюсов справедливо указывает, что Бальмонт на поприще гражданского поэта оказался неловким, растерянным и жалким. Бальмонт очень скоро вернулся к привычному антиобщественному эстетизму.
Лучшие стихотворения Бальмонта относятся к 1900–1903. В. Брюсов отметил, что с книги «Только любовь» начался «спуск вниз», а в 1911 справедливо признал, что Бальмонт «конечно, уже сказал свое последнее слово», что «вряд ли он что-нибудь прибавит к тому вкладу, который сделал в сокровищницу русской поэзии».
Дальнейшие книги Бальмонта полны однообразных перепевов старых мотивов, скатываются к поверхностному и утомительному стилизаторству.
Сам Бальмонт чрезвычайно высоко ценил свой поэтический талант. «Имею спокойную убежденность, — писал он, — что до меня в целом не умели в России писать звучных стихов». «Предо мною другие поэты — предтечи», — восклицает он в программном стихотворении. Большое мастерство Бальмонта не подлежит сомнению.
Еще в 1892 А. И. Урусов указал Бальмонту на «преклонение перед звуковой музыкальностью» как на основное свойство его дарования. Бальмонт — «мастер внутренней рифмы» (В. Жирмунский). Бальмонт более чем кто бы то ни было был верен завету Верлена: «Музыки, музыки прежде всего». Музыкальности, певучести подчинены все остальные элементы стиха Бальмонта. Звуковая виртуозность Бальмонта не всегда сочетается с чувством меры. Его звукоподражания и аллитерации порою своей нарочитостью напоминают пародии («Челн томления»).
Эта гегемония музыкальности вытекает из импрессионизма, из культа «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Асоциальность и нелюбовь к земному породили склонность к отвлеченным словам. Неологизмы Бальмонта — тоже обычно абстрактные слова. Даже пытаясь воссоздать народные былины, Бальмонт не может не злоупотреблять отвлеченными понятиями.
Бальмонт насквозь лиричен, эпос никогда не удавался этому типичному импрессионисту. Владея многими языками, Б. перевел собрание сочинений Шелли, Уитмена, много произведений Эдгара По, Кальдерона, Уайльда, Гауптмана. Большая часть этих переводов испорчена крайним субъективизмом Бальмонта и чрезмерно вольным обращением с оригиналом.

Константин Бальмонт – стихи – Константин Бальмонт: стихи – я люблю тебя.
“Стихи о любви и стихи про любовь” – Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв

Константин Бальмонт

Б альмонт Константин Дмитриевич (1867, 15 июня, деревня Гумнищи, Владимирская губерния — 1942, 23 декабря) — русский поэт, переводчик, эссеист.

Родился в деревне Гумнищи, около города Владимир. Отец, Бальмонт Дмитрий, был судьей. Мать — Лебедева Вера, родом из семьи генерала, где основным считалось культурное развитие человека. Она оказала сильное влияние на пристрастие Константина к музыке и литературе.

В пять лет уже умел читать, чему он самостоятельно научился. Первыми поэтами, с творчеством которых познакомился, были: Лермонтов, Кольцов, Пушкин, Никитин, Некрасов. В 1876 году семья переехала в Шую, где Бальмонт учился в гимназии. В десять лет начал писать собственные стихи. К тому времени он прочитал много книг на немецком и французском языках. В 1884 году был исключен из-за участия в «революционном» кружке.

Того же года Бальмонт переезжает в город Владимир, где продолжает обучение в гимназии на протяжении двух лет. 1886 года поступает в Московский университет на юридический факультет. Константин имел бунтарский характер, а свободная атмосфера в университете только усилила его. Он принял участие в студенческом бунте против нововведений в университете и вскоре был исключен и просидел несколько суток в Бутырской тюрьме. Вскоре он вернулся к обучению, но так юридическое образование и не получил из-за потери интереса. Он писал, что все знания в сфере литературы, истории, философии, филологии которые он получил, были приобретенные в результате самообразования. Он следовал примеру своего старшего брата, который был сильно увлечен философией.

1890 года Бальмонт делает попытку суицида, выпрыгнув с окна третьего этажа. После этого, он остался хромым на всю жизнь. По-видимому, Бальмонт имел генетическую склонность к психическим болезням. Это начало проявляться в ранние годы жизни писателя и имело влияние на протяжении всей жизни. Много историков и биографов считают, что на творческие способности Бальмонта позитивно повлияли его психические расстройства.

Дебют Бальмонта как поэта преследовало много неудач. На протяжении нескольких лет ни одна из газет не согласилась публиковать его стихи. В конце концов, он решил все сделать сам и издал в 1890 году книгу стихов. Но успеха книга не имела, ее не одобрили даже друзья и семья. Такая реакция на его книгу настолько задела Константина, что он сжег все копии.

Вместо написания стихов, Бальмонт фокусируется на переводе работ иностранных поэтов и писателей. Он обладал удивительными лингвистическими способностями, владея больше десятью языками. Это давало ему возможность читать Европейскую литературу и переводить ее на русский. Он работал с Английской и Испанской поэзией и переводил работы Кальдерона, Ибсена, Уитмена, Аллана По и многих армянских и грузинских поэтов. В 1893 опубликовал переводы всех работ Перси Шелли на русском языке. Бальмонт имел дело с работами на многих других языках: балтийских и славянских, индийский и санскрит.

Работа переводчиком приносила намного больше плодов чем написание стихов. Переводы работ Эдгара Аллана По были опубликованы почти в каждом журнале, который печатался на то время. Этот факт прибавил Бальмонту мужества еще раз попробовать свои силы в роли поэта. Сборники «Под Северным Небом» в 1894 и «Тишина» в 1898 наконец принесли ему признание и известность, которую он так долго искал. Кроме очевидного содержимого, символистская поэзия Бальмонта несла в себе скрытое послание, выраженное через завуалированные намёки и мелодичные ритмы языка.

В начале столетия, Бальмонт достиг вершины стихотворной деятельности. Книги «Будем как солнце» и «Только любовь» считаются лучшими творениями автора. Он принес моральное и почти физическое освобождение от традиционной мрачной и печальной поэзии, которая жаловалась на жизнь в России. Его гордый оптимизм и жизнеутверждающий энтузиазм призывает свободу от ограничений, которые навязывает общество. Поэзия Бальмонта стала новой философией, знаменующая начало Серебряного века русской поэзии.

В последующих работах Бальмонт изменил стиль написания на более агрессивный. Много его современников приняли это как призыв к революции. Бальмонт в своих работах протестовал, в основном, против несправедливости, но его пожизненное восстание закончилось написанием спорной поэмы «Маленький султан», в которой критиковал Николая Второго, заработал этим недовольство власти. Константин был изгнан из Санкт-Петербурга и получил запрет на проживание в университетских городах России.

Бальмонт покинул страну и стал политическим эмигрантом. Ему нравилось путешествовать, и он использовал это время для подавления жажды приключений. Кажется, мир еще не знал поэта, который проводил там много времени на палубе корабля или смотря из окна поезда. Он путешествовал через Европу, Мексику, Египет, Грецию, Южную Африку, Австралию, Океанию, Новую Зеландию, Японию, Индию. Его современники говорили, что он увидел больше стран, чем все другие русские писатели вместе взятые.

В 1905 Бальмонт публикует еще одну книгу поэм под названием «Литургия красоты». Критики заметили ухудшение поэтических работ Бальмонта — он начал повторять свои старые идеи, образы и техники. Его восхваление жизни больше не воспринималось убедительно, будто оно было наиграно и автор сам не верил своим словам.

В 1913 году в честь трехсотой годовщины Дома Романовых, все политические иммигранты были награждены амнистией и Бальмонт смог приехать в Россию. Он был сторонником Февральской революции в 1917 году, но вскоре пришел в ужас от хаоса и последующей гражданской войны. В большей степени он не мог согласиться с новой политикой, направленной на подавление личности. Он получил временную визу и в 1920 году покинул Россию навсегда.

Бальмонт вместе с семьей поселились в Париже. Здесь он написал большинство своих работ — около 50 книг. Не смотря на это, его лучшие годы, как писателя, давно прошли, стихи указывали на ослабление творческих сил. Он не поддерживал контакты с обществом русских эмигрантов и жил от него в изоляции. Не смотря на это, он сильно тосковал по родине и единственным выходом облегчить его страдание была поэзия, которую он посвящал ей.

После 1930 признаки психической неустойчивости начали сильнее проявляться и его состояние начало ухудшатся из-за бедности, ностальгии и потери навыков написания стихов. Бальмонт, фактически, сошел с ума.

Бальмонт умер в оккупированной нацистами Франции в возрасте 79 лет от воспаления легких. Похоронен в городе Нуази-ле-Гран.

Константин Бальмонт оказал огромное влияние на русскую литературу и поэзию, освободил ее от старых идей и внес новые способы выражения мыслей и идей.