Стихи о любви Главная Популярные стихи Видео
Стихи о любви Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете —
Только то, что сердце сердцу
Говорит в немом привете?
“Девушка пела в церковном хоре. “
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
“Я — бог таинственного мира”
Я — бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах.
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.
Моей божественной природы
Я не открою никому.
Тружусь, как раб, а для свободы
Зову я ночь, покой и тьму.
“Грубым дается радость. “
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак,
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
На улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов. Я робкий.
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки –
Душу мою затыкать.
“В твоих глазах волнуется Нева”
В твоих глазах волнуется Нева,
И в них туман, как будто дым табачный.
Я полюбил тебя за книжные слова
И запах кожи, легкой и прозрачной.
Как Петербург еще недавних дней,
Ты мне несешь свое воспоминанье.
Аничков мост, и силуэт коней,
И всадников железных содроганье.
А там зима. И в мытнинской глуши
Огромный дом и небо, будто чаша.
Ночь. Тишина. Как чудно. Ни души.
И город весь как бы усадьба наша.
Чего же ты волнуешься, душа,
И мечешься в такой тоске и боли?
О, Боже, Боже, если б Ты решал
Все наши споры не на бранном поле.
«Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?»
Отвернулась печальной и гибкой…
Что я знаю, то знаю давно,
Но я выпью и выпью с улыбкой
Все налитое ею вино.
А потом, когда свечи потушат,
И кошмары придут на постель,
Те кошмары, что медленно душат,
Я смертельный почувствую хмель…
И приду к ней, скажу: «дорогая,
Видел я удивительный сон,
Ах, мне снилась равнина без края
И совсем золотой небосклон.
«Знай, я больше не буду жестоким,
Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,
Я уеду, далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.
«Мне из рая, прохладного рая,
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко — не плачь, дорогая, —
Знать, что ты отравила меня».
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
“Как город призрачный в пустыне”
Как город призрачный в пустыне,
У края бездн возник мой сон.
Не молкнет молний отсвет синий,
Над кручей ясен небосклон.
И пышен город, озаренный:
Чертоги, башни, купола,
И водоемы, и колонны…
Но ждет в бездонной бездне мгла.
И вот уже, как звон надгробный,
Сквозь веки слышится рассвет,
Вот стены — призракам подобны,
И вот на башнях — шпилей нет…
Когда же явь мне в очи глянет,
Я буду сброшен с тех высот,
Весь город тусклой тенью станет
И, рухнув, в пропасть соскользнет.
И алчно примет пасть пучины
За храмом храм, за домом дом…
И вот — лишь две иль три руины
Вещают смутно о былом.
С крутого берега смотрю
Вечернюю зарю.
И сердцу весело внимать
Лучей прощальных ласку,
И хочется скорей поймать
Ночей весенних сказку.
Тиха вода, и стройно лес
Затих завороженный,
Уносит в мир чудес.
И ветер, заплетающий
Узоры кружев верб, —
На синеве сияющий
Золоторогий серп.
“Я не любви твоей прошу”
Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте.
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
Но мудрые прими советы:
Дай ей читать мои стихи,
Дай ей хранить мои портреты —
Ведь так любезны женихи!
А этим дурочкам нужней
Сознанье полное победы,
Чем дружбы светлые беседы
И память первых нежных дней.
Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —
В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.
Маски повсюду, веселые маски,
Хитро глядят из прорезов глаза;
Где я? В старинной, чарующей сказке?
Но отчего покатилась слеза?
Глупые маски, веселые маски,
Манит, зовет меня ваш хоровод.
Вот промелькнули влюбленные глазки;
Странные маски, куда вас влечет?
Платья безвкусны, размеренны речи;
Мчатся в бессмысленной пляске
Руки, зовущие груди и плечи;
Глупые маски, веселые маски.
Слезы личиной глухою закрою,
С хохотом маску надену свою!
Глупые маски! Стремитесь за мною,
Слушайте: пошлости гимн я пою.
Маски повсюду, веселые маски,
Хитро глядят из прорезов глаза;
Где я? В старинной, чарующей сказке?
Но отчего покатилась слеза?
Как раздумье в сердце мирном,
В светлом море вал встает, —
О великом, о всемирном
Доле будничной поет.
Этой вестью, неземною,
Утоляется душа,
Точно влагою живою
Из волшебного ковша.
О, блаженство — миг от мига,
В полноте, не различать, —
Звенья жизненного ига
Бесконечно размыкать!
За гранями узорного чертога
Далеких звезд, невидимый мирам,
В величии вознесся к небесам
Нетленный храм Неведомого Бога.
К нему никем не найдена дорога,
Равно незрим он людям и богам,
Им, чьи судьбы сомкнулись тесно там,
У алтаря Неведомого Бога.
За гранью звезд воздвигнут темный храм.
Судьбы миров блюдет он свято, строго,
Передает пространствам и векам.
И много слез, и вздохов тяжких много
К нему текут. И смерть — как фимиам
Пред алтарем Неведомого Бога.
О дождь, о чистая небесная вода,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.
Грустна твоя душа, грустна и молода.
Теченья твоего бессменна череда,
И сходишь на меня ты, как роса наитий.
Из лона влажного владычных облаков
Ты истекаешь вдруг, столь преданно-свободный,
И устремишь струи на вышины лесков,
С любовию вспоишь головки тростников —
И тронется тобой кора земли безводной.
В свежительном тепле туманистой весны
Ты — чуткий промысл о растущем тайно жите.
Тебе лишь и в земле томленья трав слышны.
О чистая вода небесной вышины,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.
Как сторож чуткий и бессменный
Во мраке ночи, в блеске дня,—
Какой-то призрак неизменный
Везде преследует меня.
Следит ревнивыми очами
В святом затишье, в шуме гроз
И беспокойными речами
Перебивает шепот грез.
Иль вслед беззвучною стопою
Бредет остывшим мертвецом
И машет ризой гробовою
Над разгоревшимся лицом.
Иль, грустью душу наполняя,
Молящим голосом зовет
Под сень неведомого края,
В иную жизнь, в иной народ.
Ищу ли в жизни наслаждений,
Бегу ль в святилище мечты —
Все тот же облик бледной тени.
Все те же смутные черты.
Кто ты, мой друг, мой гость незваный,—
Жилец эфира иль земли?
От духа горного созданный
Иль зародившийся в пыли?
Куда влечешь ты: к жизни стройной
Или в мятущийся хаос?
И что ты хочешь, беспокойный,—
Молитв, проклятий или слез?!
Твоя Музыка слов — пенный вал,
Твоя напевность — влага моря,
Где, с волнами сурово споря,
Ты смерть любовью побеждал.
Твоя душа — как дух Загрея,
Что, в страсти горней пламенея,
Ведет к вершине золотой
Твоей поэзии слепой.
О друг и брат и мой вожатый,
Учитель мудрый, светлый вождь,
Твой стих — лучистый и крылатый —
Как солнечный лучистый дождь;
И опьяненная свирель —
Как ярый хмель.
Усталой памяти, в седой волне
Глубин прощальных медленно уснувшей,
Ты был — как весть о снившейся весне,
Зеленый луч, изменчиво мелькнувший!
Забытый цвет, качнувшийся намек
Пропел в душе безгрешным перезвоном.
Я снова жил, я снова был далек,
Я нисходил по благодатным склонам.
Вся жизнь моя была опять жива,
Как миг живут алмазным раем льдины.
И целый день мне грезилась листва,
Мне грезились зеленые долины.
Огонь осенний сжег леса,
И убран чахлый хлеб с полей.
Голодный ветер злей и злей
С земли кричит под небеса:
«Дай снега! Снега дай земле!»
Но неподвижна синева,
И бьется ржавая трава
И день и ночь в холодной мгле.
“Будем как Солнце!”
Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и все золотое.
Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как Солнце, оно — молодое.
В этом завет красоты!
Талый снег налетал и слетал,
Разгораясь, румянились щеки.
Я не думал, что месяц так мал
И что тучи так дымно-далеки.
Я уйду, ни о чем не спросив,
Потому что мой вынулся жребий,
Я не думал, что месяц красив,
Так красив и тревожен на небе.
Скоро полночь. Никто и ничей,
Утомлен самым призраком жизни,
Я любуюсь на дымы лучей
Там, в моей обманувшей отчизне.
Приди. Я жду. Всему покорен.
Неотрешимо правит рок.
О, просияй! Мой день так чёрен.
Я так безмерно одинок.
Встань надо мной, как бог вечерний,
Как светлый серп небесных нив.
Сними венок из тайных терний.
И умири тоски прилив.
И в муке сладостной напева
Да снизойдет он на меня —
Высокий час святого сева,
Лучом серебряным звеня.
“Ангел Благого Молчания”
Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, —
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.
Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.
Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два легких крыла.
Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, —
Только на поясе белом
Два золотые ключа.
Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от толпы заслонил.
В тяжкие дни утомленья.
В ночи бессильных тревог
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.
К тебе пришел он, радостный как бог.
Ты говоришь: «Вокруг него — зараза.
Как под моим бестрепетным он мог
Не опустить трепещущего глаза!»
А он тебе: «Пускай не встанет плоть
Преградой замутненною меж нами!»
— Сегодня на душе его Господь
Играл эфирно-легкими перстами.
Жемчужный водомет развеяв,
Небесных хоров снизошед,
Мне не забыть твой вешний веер
И примаверных взлетов бред…
Слепец не мог бы не заметить
Виденьем статным поражен:
Что первым здесь долине встретить
Я был искусственно рожден.
Точно взглядами, полными смысла,
Просияли,-
Мне ядом горя,-
Просияли
И тихо повисли
Облаков златокарих края.
И взогнят беспризорные выси
Перелетным
Болотным глазком;
И – зарыскают быстрые рыси
Над болотным,-
Над черным – леском.
Где в шершавые, ржавые травы
Исчирикался летом
Сверчок,-
Просвещается злой и лукавый,
Угрожающий светом
Зрачок.
И – вспылает
Сквозное болото;
Проиграет
Сквозным серебром;
И – за тучами примется кто-то
Перекатывать медленный гром.
Слышу – желтые хохоты рыси.
Подползет; и – окрысится: “Брысь!”.
И проискрится в хмурые
Выси
Желточерною шкурою
Рысь.
Розовый сад
В яблоневом цвету —
Оглянись назад
В твою высоту —
Примет твои мечты,
Твою печаль
Золотая как ты
Небесная даль.
И мелькнет, и блеснет река
За лугами синими — там,
Плывет рука
Среди трав — к цветам.
И ты окружен, оглушен
Пением, игрою пчел —
Куда ты пришел!
— В розовый сад, в зеленый сон.
Ты земное в земном покинь,
Негодуя, терзаясь, любя!
— Небесная синь
Примет тебя.
Жуя огрызок папиросы,
Я жду из Питера вестей:
Как наши красные матросы
Честят непрошеных «гостей»!
Фортов кронштадтских ли снаряды
Сметают «белые» ряды?
Или балтийские отряды
С пехотой делят все труды?
Но — без вестей я знаю твердо:
Там, где стоит наш Красный Флот,
Там — красный флаг алеет гордо,
Там — революции оплот,
Там красный фронт — броня стальная,
Там — нерушимая стена,
Там — тщетно пенится шальная
Белогвардейская волна!
Весной украдет облака
С небес любая лужица.
Нахохлив мокрые бока,
Рой воробьев закружится.
Уж на реке сыпучий лед
Ручьями исковеркало.
Вновь по асфальту потечет
Расплавленное зеркало.
И ты себя увидишь там,
Ступающей по облаку,
По дальним, синим небесам,
По солнечному облику.
Не раздави! Не наступай!
Иди по ним с опаскою —
Не то назад умчится Май,
Не обласкав нас ласкою.
“Ночь, как слеза, вытекла. “
Ночь, как слеза, вытекла из огромного глаза
И на крыши сползла по ресницам.
Встала печаль, как Лазарь,
И побежала на улицы рыдать и виниться.
Кидалась на шеи — и все шарахались
И кричали: безумная!
И в барабанные перепонки вопами страха
Били, как в звенящие бубны.
В поднятьи головы крылатый
Намек — но мешковат сюртук;
В закрытьи глаз, в покое рук —
Тайник движенья непочатый.
Так вот кому летать и петь
И слова пламенная ковкость,—
Чтоб прирожденную неловкость
Врожденным ритмом одолеть!
В каких полях меня встречала
Душа смятенная твоя.
Наш путь начертан изначала
На ветхой карте бытия.
Ты ждешь ли ярких откровений,
Иль будем вместе с этих пор
Топтать истертые ступени
И жизни выцветший ковер.
Но если тайну разгадали —
В ней нет предчувствий волшебства.
Сквозят осенние эмали,
Шуршит осенняя листва, —
И трезвый день грозит расплатой,
А ночь придет — простит опять.
В пустом саду, меж серых статуй
Больней и ярче вспоминать,
Что где-то там, за гранью были,
Лучи неведомой звезды
Для новой жизни оживили
Захолодевшие следы.
Дожидаются березы белоснежные,
На коре, застыв, росятся слезы нежные.
Сломим ветви и в пучки завяжем тесные.
Пахнет горечью прохладною, древесною,
Уберем весь дом наш листьями душистыми,
И травою, и цветами золотистыми.
На траве, в цветах и с веткою зеленою
Встретим Троицу пред ветхою иконою.
И помянем мы в молитве травы нежные,
Желтоцветы и березы белоснежные.
Кривое белое пятно
Комочком смято-мутным
Висит бесцельно и давно
Над морем неуютным.
Вздымая водные пласты,
Колеблет море сваи.
А солнце смотрит с высоты,
Блистая и скучая.
Но вот, в тот миг, когда оно
Сердито в тучу село,
Мне показалось, что пятно
Чуть-чуть порозовело.
Тревожит сердце кривизна,
И розовые тени,
И жду я втайне от пятна
Волшебных превращений…
Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.
Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.
И долго медлишь так — мертва, —
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми —
И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.
Контакт: isd17@yandex.ru При использовании материалов активная ссылка на сайт обязательна!Стихи о любви поэтов Серебряного века.
БРЮСОВ ВАЛЕРИЙ (1873-1924)
* * *
Мы встретились с нею робко,
И случайно мечтал я об ней,
Но долго заветная Таилась
тайна в печали моей.
Но раз в золотое высказал
Я мгновенье тайну свою;
Я видел румянец Услышал,
смущенья в ответ я «люблю».
И вспыхнули трепетно губы,
И взоры слилися в одно.
Вот старая которой, сказка
Быть юной всегда суждено.
27 1893 апреля
ИЗ ПИСЬМА
Милый, прости, что повторять хочу
Прежних влюбленных обеты.
Речи новы – знакомые опять,
Если любовью согреты.
знаю, я Милый: ты любишь меня,
И об одном все Жить, –
моленья, умереть, это счастье храня,
любви Светлой уверенья.
Милый, но если и новой посвятишь
Ты любви свои грезы,
В воспоминаниях счастьем Мне,
живи же оставь наши слезы.
Пусть тебя для эта юная даль
Будет как, прекрасной ныне.
Мне же, мой милый, печаль и тогда
Станет заветной святыней.
18 мая КОМЕТЫ
С 1894
Помнишь эту пурпурную ночь?
небе на Серебрилась Земля
И Луна, ее старшая дочь.
явственно Были видны во мгле
Океаны на светлой Цепи,
Земле гор, и леса, и поля.
И в тоске мы тобой с мечтали:
Есть ли там и мечта и любовь?
мир Этот серебристо-немой
Ночь за ночью потом; осветит
Будет гаснуть на небе ночном,
И останемся мы одни вновь.
Много есть у пурпурных мой, –
О небес друг, о моя красота, –
И загадок, и чудес, и тайн.
Много мимо проходит миров,
Но вопросы напрасны веков:
Есть ли там и любовь и января
16 мечта? 1895
ТУМАННЫЕ НОЧИ
Вся стою, я дрожа на подъезде
Перед дверью, куда я накануне вошла,
И в печальные строфы слагаются буквы туманные.
О созвездий ночи в палящем июне!
Там, там вот, на закрытой террасе,
Надо мной зажженные наклонялись очи,
Дорогие черты, искаженные в грмасе страстной.
О туманные ночи! туманные ночи!
тайна и Вот земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала дрожу!
Я накануне от стыда – я смеюсь! Вы солгали мне, солгали!
Вы тени, туманные ночи в июне!
12-13 августа ЖЕНЩИНЕ
1895
Ты – женщина, ты – книга между книг,
Ты – запечатленный, свернутый свиток;
В его строках и дум и избыток слов,
В его листах безумен каждый женщина.
Ты – миг, ты – ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, уста в едва проник;
Но пьющий пламя подавляет славословит
И крик бешено средь пыток.
Ты – женщина, и права ты этим.
От века убрана короной звездной,
Ты – в безднах наших образ божества!
Мы для тебя ярем влечем железный,
Тебе мы служим, тверди дробя гор,
И молимся – от века – на тебя!
11 августа небо
* * *
И 1899 и серое море
Уходят в немую Так.
безбрежность в сердце и радость и горе
Сливаются в нежность тихую.
Другим – бушевания бури
И яростный прибоя ропот.
С тобой – бесконечность лазури
И ясные покоя краски.
На отмель идут неизбежно
И гаснут волны покорные.
Так думы с беспечностью нежной
твой Встречают образ безмолвный.
7 июня 1900
* * *
К плечу твоему прижаться
Я спешу в вечерний час.
глаза Пусть мои смежатся:
Звуки стихли, погас свет.
Тихо веет лишь сознанье,
тобой с Что мы здесь вдвоем,
Словно ровное безднах
В мерцанье, выветренных сном.
Просыпаясь, в дрожи Протяну
смутной к устам уста:
Знать, что ты – не минутный сон,
Что блаженство – не мечта!
Засыпая, буду помнить,
Что твой милый, нежный Близко
лик, рядом, где-то, всюду, –
Мой двойник ласкательный!
И так сладко, так желанно,
На припав плечо твое,
Забывать в истоме жадной
злое-то Чье счастье… чье?
10 октября 1900
две Последние строфы стихотворения для классической лишние эпохи, но наступили ведь иные времена.
Октавы
НЕИЗБЕЖНОСТЬ
Не все ль равно, была ль ты мне был
И верна? ли верен я, не все равно ли?
Не наша нами близость решена,
И взоры уклонить у нет нас воли.
Я вновь дрожу, и снова ты предчувствии,
В бледна неотвратимой боли.
Мгновенья с шумом как, льются поток,
И страсть над нами свой взносит клинок.
Кто б нас ни создал, друг жаждущих друга,
Бог или Рок, не нам ли все равно!
Но мы – в черте магического круга,
над Заклятие нами свершено!
Мы клонимся от счастья и падаем,
Мы испуга – два якоря – на дно!
Нет, не любовь, не случайность, не нежность, –
Над нами торжествует – января.
22 Неизбежность 1909
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Сиянье глаз благословляю твоих!
В моем бреду светило мне Улыбку.
оно уст твоих благословляю!
Она пьянила меня, как вино.
Твоих лобзаний яд отравил!
Он благословляю все думы и мечты.
Твоих серп объятий благословляю!
Все прошлое во мне им Огонь ты.
сжала любви твоей благословляю!
Я радостно его в упал костер.
Весь мрак души благословляю твоей!
Он надо мной свое крыло все.
За простер, за все тебя благословляю!
За скорбь, за ужас, за боль долгих дней,
За то, что влекся за Раю к тобою,
За то, что стыну у его дверей!
АНДРЕЙ
1908 БЕЛЫЙ (1880-1934)
Мистическая Андрея влюбленность Белого в Любовь Дмитриевну-Блок, образом странным, совершенно не отразилась в его лирике, безумных в только письмах к прекрасной даме и к ее мужу Затем. отзвучала он полюбит другую просто, почти по-непосредственно детски.
АСЕ
Уже бледней в настенных Свечей
тенях стекающих игра.
Ты, цепенея на коленях,
В утра – до неизреченном.
Теплом из сердца вырастая,
Тобой, солнцем как облечен,
Тобою солнечно блистая
В перед, Тебе Тобою – Он.
Ты – отдана небесным негам
безвременной, Иной весны:
Лазурью, пурпуром и снегом
черты Твои осветлены.
Ты вся как ландыш, чистый, легкий,
Улыбки милой луч разлит.
бархатистый Смех, смех лучистый
И – воздух розовый Никто.
О, да! ланит не понимает,
Что выражает твой Что,
наряд будит, тайно открывает
Твой блаженный, брошенный взгляд.
Любви неизреченной знанье
Во ласковых, влажных глазах;
Весны безвременной сиянье
В зреющих-алмазно слезах.
Лазурным утром в снеге Живой
талом алмазник засветлен;
Но для тебя в малом алмазе
Блистает алым солнцем – Он.
Сентябрь Москва
1916
АСЕ
Опять – золотеющий волос,
взор Ласкающий голубой;
Опять – уплывающий голос;
Твой я: я – Опять, и – с Тобой.
Опять бирюзеешь напевно
В зареющем безгневно сне;
Приди же, моя королевна, –
королевна Моя, ко мне!
Плывут бирюзовые волны
На ветре веющем весны:
Я – этими волнами полный,
светами Одетая – Ты!
Сентябрь 1916
Москва
СЕСТРЕ
Не роз лепет, не плеск воды печальный
И не звезды алмаз изыскренной, –
А ты, а ты, а – голос твой хрустальный
И блеск невыразимых твоих глаз…
Редеет мгла, в которой ты Едва,
меня найдя , сама изнемогая,
Воссоздала огня влиянием,
Сиянием меня во мне слагая.
Я – мираж твой, заплакавший росой,
Ты – над природой Геба молодая,
Светлеешь самородною красой
В миражами небо заплакавшее.
Все, просияв, – несет твои треск:
И слова стрекоз, и зреющие всходы,
И трепет теплеющих, трав едва,
И лепет лоз в серебряные 1926.
воды
Кучино
МИХАИЛ КУЗМИН (1875-Глаз)
* * *
1936 змеи, змеи извивы,
Пестрых переливы тканей,
Небывалость знойных поз…
То бесстыдны, то Поцелуев,
стыдливы все отливы,
Сладкий запах роз белых…
Замиранье, обниманье,
Рук змеистых искусный
И завиванье трепет ног…
И искусное лобзанье,
близкого Легкость свиданья
И прощанье чрез порог.
август-Июнь 1906
* * *
«Люблю», – сказал я не любя –
прилетел Вдруг Амур крылатый
И, руку взявши, вожатый как,
Меня повел во след тебя.
С глаз прозревших сметая сон
Любви минутной и светлый,
На забытой луг, росой омытый,
Меня вывел нежданно он.
Чудесен утренний обман:
Я вижу прозревая, странно,
Как алость нежно-заревая
смутно Румянит зыбкий стан;
Я вижу чуть рот открытый,
Я вижу краску щек стыдливых
И очей взгляд еще сонливых
И шеи тонкий Ручей.
поворот журчит мне новый сон,
Я пью жадно струи живые –
И снова я люблю Навеки,
впервые снова я влюблен!
Апрель 1907
* * *
О, покинутым быть – какое счастье!
Какой безмерный в виден прошлом свет –
Так после лета – ненастье зимнее:
Все помнишь солнце, хоть нет уж его.
Сухой цветок, любовных писем Улыбка,
связка глаз, счастливых встречи две, –
теперь Пускай в пути темно и вязко,
Но ты весной мураве по бродил.
Ах, есть другой урок для Иной,
сладострастья есть путь – пустынен и широк.
О, покинутым быть – такое счастье!
Быть нелюбимым – горчайший вот рок.
Сентябрь 1907
КОНСТАНТИН 1867 (БАЛЬМОНТ-1942)
Я БУДУ ЖДАТЬ
Я буду тебя ждать мучительно,
Я буду ждать тебя манишь,
Ты года сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
Ты безмолвие – вся несчастия,
Случайный свет во мгле Неизъясненность,
земной сладострастия,
Еще не познанного мной.
усмешкой Своей вечно-кроткою,
Лицом, всегда ниц склоненным,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не птиц ходких,
Ты будишь чувства тайно-сладкие, –
И затмит, не знаю слеза
Твои куда-то прочь Твои,
глядящие неверные глаза.
Не знаю, хочешь ли ты Уста,
радости к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю сладости высшей,
Как быть с тобой наедине.
Не смерть, знаю ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но ждать буду тебя, желанная,
Я буду ждать всегда тебя.
НЕЖНЕЕ ВСЕГО
Твой смех серебристый, прозвучал,
Нежней, чем серебряный звон, –
чем, Нежнее ландыш душистый,
Когда он в другого Нежней.
влюблен, чем признанье во вгляде,
Где желанья счастье зажглось, –
Нежнее, чем светлые Внезапно
пряди упавших волос.
Нежнее, чем водоема блеск,
Где слитное пение струй, –
песня Чем, что с детства знакома,
Чем любви первой поцелуй.
Нежнее того, что Огнем
желанно волшебства своего, –
Нежнее, чем панна польская,
И, значит, нежнее всего.
* * *
Нет чтоб, дня я не думал о тебе,
Нет часа, тебя чтоб я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
сказал Мудрец, что мир постыдно мал.
мал Постыдно и тесен для мечты,
И все же ты меня от далеко.
О, боль моя! Желанна мне жажду ты,
Я лишь новой боли и огня!
Люблю капризною тебя мечтой,
Люблю тебя всей души силою,
Люблю тебя всей кровью Люблю,
молодой тебя, люблю тебя, спеши!
мне
Ты СРАЗУ понравилась так сразу оттого,
так ты Что девственно-стыдлива и прекрасна,
Но за стыдливостью, и страстно и сдержанно,
Коснулось что-то сердца твоего.
В глаза твои взглянув, я вижу в зыбком взоре,
страсть Что была тебе знакома и близка.
Ты волна легкая, играющая в море,
Ты тонкий стебель цветка нежного.
Дыханьем ветерка, в заветное мгновенье,
была Нарушена твоя немая тишь,
Но было легко так его прикосновенье,
Что ты его едва-едва таишь.
Мне все же чудится, ласки что поцелуя
Ты ясно слышала и знаешь увидя их,
И я, сладость зыбь глубоких глаз твоих,
люблю Тебя, желая и ревнуя.
* * *
Смотри, как вышине в звезды
Светло горят тебе и мне.
думают не Они о нас,
Но светят нам в полночный Прекрасен.
час ими небосклон,
В них вечен вечен и свет сон.
И кто их видит – жизни Чужою,
рад жизнию богат.
Моя любовь, звезда моя,
Такой, как звезды, будь Горя.
всегда, не думай обо мне,
Но дай мне побыть в звездном сне.
* * *
Люси, моя Люси! весна, моя любовь!
Как сладко жить снова и видеть солнце вновь.
Я был в тьме глубокой, моя душа спала,
Но задрожала когда, мгла весна пришла.
Восторгом стала ответом, боль стал вопрос
От смеха губ золота и твоих волос.
И тонкий стан ко мне воздушном в прильнул сне,
И предал я свой дух весне чарующей.
О, стройная мечта, не разлучусь я с ней!
мире в Кто может быть моей Люси Кто
нежней? лучше всех? Люси, спроси цветы, ручей:
Лучи, ручей, цветы мне что, говорят – ты!
ХОЧУ
Хочу быть дерзким, быть хочу смелым,
Из сочных гроздий венки Хочу.
свивать упиться роскошным телом,
Хочу тебя с одежды сорвать!
Хочу я зноя атласной два,
Мы груди желанья в одно сольем.
Уйдите, Уйдите! боги, люди!
Мне сладко с нею вдвоем побыть!
Пусть будет завтра и мрак и Сегодня,
холод сердце отдам лучу.
Я буду буду! Я счастлив молод!
Я буду дерзок! Я так Она!
* * *
хочу отдалась без упрека,
Она без целовала слов.
– Как темное море Как,
глубоко дышат края облаков!
Она не надо: «Не твердила»,
Обетов она не ждала.
– Как дышит сладостно прохлада,
Как тает вечерняя Она!
мгла не страшилась возмездья,
Она не боялась Как.
– утрат сказочно светят созвездья,
Как бессмертно звезды горят!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мне хочется дрожаний снова качели
В той липовой роще, в родной деревне,
Где утром фиалки во мгле Где,
голубели мысли робели так странно Мне.
весной хочется снова быть кротким и Быть,
нежным снова ребенком, хотя бы в другом,
Но упиться б только бездонным, безбрежным
В раю белоснежном, в голубом раю.
И если любил я безумные ласки,
Я к остываю ним – совсем, навсегда,
Мне нравится детские, и вечер глазки,
И тихие сказки, и снова Источник.
5 поэтов Серебряного века русской поэзии
Акмеизм, имажинизм, символизм, футуризм – литературные направления, возникшие в конце XIX – начале XX века в русской поэзии. Какие русские поэты Серебряного века являются самыми яркими их представителями, а кто навсегда стал одной из важнейших страниц поэзии прошлого столетия, не принадлежа ни к одному из модернистских направлений? Читайте далее.
Александр Блок
Александр Блок – поэт Серебряного века, чье творчество, полное мистических символов и загадок, до сих пор продолжает притягивать к себе все новых и новых поклонников.
На протяжении 1908-1916 годов тема Родины была основной для Блока. Более того, Блок утверждал: поэт должен отождествлять себя со своей родной землей, представлять ее словно некий живой организм, с которым он неразрывно связан.
Беспокоило Блока и изучение человеческой души. Он очень часто писал свои произведения от первого лица, пропуская все сюжеты через себя – словно бы растворяя свое собственное «я» во множестве других. Неважно, писал он о библейских, реально живущих или вымышленных персонажах, он представлял себя на их месте и пытался пережить все эмоции вместе с ними. Так он пишет цикл стихотворений «Страшный мир».
Другая, не менее важная тема творчества у Блока – это любовь. В цикле «Стихи о Прекрасной Даме» он и посвящал стихотворения Прекрасной даме, ожиданию своего идеала красоты. А в цикле «На поле Куликовом» Блок даже сравнивал образ Руси с образом женщины.
Александр Блок, как и поэты Серебряного века Валерий Брюсов, Константин Бальмонт и другие, принадлежал к модернистскому течению символизм. Одними из самых известных произведений Александра Блока также являются поэма «Двенадцать», цикл стихов «Родина», стихи «Незнакомка», «О доблести, о подвигах, о славе. », «Ночь, улица, фонарь, аптека» и другие.
Анна Ахматова
Следующий поэт Серебряного века – Ахматова Анна Андреевна. Еще будучи ребенком, маленькая Анна Горенко (настоящая фамилия поэтессы) мечтала писать стихи. За свою жизнь ей довелось увидеть две разные России – дореволюционного и советского периода, в то время как в своем творчестве она стремилась защитить и сохранить традиции классической русской культуры.
Благодаря собственной сдержанности, женственности и аполитичности творчества, персона Ахматовой идеально воплотила в себе трагический дух России XX века. Как поэты Серебряного века Николай Гумилев, Михаил Зенкевич, Осип Мандельштам, Михаил Лозинский и другие, в свое время поэтесса примыкала к литературному направлению Серебряного века под названием акмеизм.
Для творчества Ахматовой были характерны и размышления о жизни, и о любви, о красоте природы, об истории. Но главной все же была тема любви, которая позволила поэтессе создать особенный женский образ, с внутренней силой, многогранностью, твердостью, но вместе с тем и нежностью. Поэтическая героиня Ахматовой всегда прямолинейна, в ней отсутствует жеманство, и она открыто делится с читателем личными трагедиями и переживаниями.
Еще одна важная для Ахматовой тема лирики – это любовь к Родине. Мысли о том, чтобы покинуть Россию, она считала недостойными для того, кто зовется поэтом (она говорит об этом, например, в стихотворении «Не с теми я, кто бросил землю. ») – по ее мнению, поэты душой и сердцем должны быть привязаны к своей земле и к своему народу.
Особенно популярны стихотворения Ахматовой «Я научилась просто, мудро жить. », «Я не любви твоей прошу. », «Сжала руки под темной вуалью. », «Словно тяжким огромным молотом. » и поэма «Реквием».
Сергей Есенин
Сергей Есенин – поэт Серебряного века, который, несмотря на непродолжительную творческую деятельность (он ушел из жизни, когда ему было всего тридцать лет), успел оставить богатое поэтическое наследие. В нем Есенин сумел живо изобразить крестьянскую Россию, которую он безумно любил.
Теме Родины поэт уделял центральное место в своем творчестве. Его так и звали певцом крестьянской Руси. То и дело он возвращался в стихотворениях к селу Константиново, где родился и жил, воспевал красоту русской природы и крестьянский быт. Но после революции все стало по-другому: Есенин не смог принять советскую Россию. В то время он почти не пишет о крестьянстве и родном селе, а обращается главным образом в своей поэзии к теме любви, которая, тем не менее, продолжает переплетаться с темой Родины.
После переезда в Москву Есенина приняли в свои ряды поэты, примыкавшие к литературному течению под названием имажинизм. В тот период он пишет одно из самых известных своих творений – «Исповедь хулигана». Лучшими стихотворениями Сергея Есенина также считают «Письмо к женщине», «Мне осталась одна забава. », «Гой ты, Русь, моя родная. », «Отговорила роща золотая. », «До свиданья, друг мой, до свиданья. », «Ты меня не любишь, не жалеешь. » и многие другие.
Владимир Маяковский
Масштаб творческой личности этого поэта сложно отрицать. Первый этап творчества Маяковского характеризуется футуристическими идеями. Он сам и поэты Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Велимир Хлебников создали манифест кубофутуризма, модернистского литературного направления Серебряного века под названием «Пощечина общественному вкусу». Это течение подразумевало творческого деятеля, в частности, поэта как бойца за будущее, которым являлось искусство.
Однако после революции в творчестве Маяковского начался новый этап – советский. На дореволюционную Россию Маяковский оглядывался с ненавистью. Стихотворения его были наполнены жаждой уничтожения старого жизненного уклада и созидания нового. Страшным грехом он считает бездействие и безразличие, только движение вперед и борьба были его девизом.
Главной темой Маяковского была не только революция, но и любовь – нередко они даже странными способами переплетались друг с другом. Можно утверждать, что лирическим героем практически всех своих любовных стихотворений выступал сам автор-максималист. Маяковский не умел и не хотел удерживать внутри себя чувства, которые всегда смело выражал в творчестве, часто даже гиперболизируя их, что способствовало трансформации любовных стихов в стихи общественные.
Самые известные стихи Маяковского: «Нате!», «А вы могли бы?», «Послушайте!», «Вам», «Что такое хорошо и что такое плохо», «Любит? Не любит? Я руки ломаю…», «Лиличка», «Облако в штанах», «Отношение к барышне».
Марина Цветаева
Одной из прекраснейших страниц русской поэзии XX века является творчество Марины Цветаевой. Удивительно живыми, светлыми и искренними были ее стихотворения, практически всегда нацеленные на создание диалога: в них Цветаева обращалась ко всем своим читателям, современникам и тем, кто будет позже обращаться к ее творчеству.
Тема творчества красной нитью прошла через произведения поэтессы. Из стихотворений «Роландов рог» и «Поэты» можно понять мысль Цветаевой: несмотря на то, что у них есть читатели, поэты, как и многие творческие личности, по своей сути одиноки. Не боялась поэтесса и открыто восхищаться творчеством своих коллег, и даже признавала своими вдохновителями Александра Пушкина и Анну Ахматову. Вот только понятие музы у Цветаевой встречается крайне редко – собственному труду она благодарна за свое творчество в большей степени, чем ей.
Одной из основных тем творчества Марины Цветаевой является и тема любви, и человеческих взаимоотношений. Причем, в то время как многие другие поэты были довольно увлекающимися личностями, Цветаева посвящала почти все свои стихи о любви лишь одному человеку – собственному мужу. Эти стихи подобны всем остальным творениям поэтессы – такие же искренние, сильные и эмоциональные.
Цветаева не принадлежала ни к одному из популярных модернистских течений Серебряного века. Сегодня она известна многими стихотворениями, например, «Моим стихам, написанным так рано…», «Байрону», «Анне Ахматовой», «Книги в красном переплете», «Я с вызовом ношу его кольцо…», «Мне нравится, что вы больны не мной…», «Под лаской плюшевого пледа…» и другими.
Предлагаем вам посмотреть следующее видео о Серебряном веке русской поэзии, в котором подробнее освещены литературные направления того периода:
Стихи о женщине поэтов серебряного века
© Виктория Горпинко, сост., вступ. ст. и коммент., 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
Серебряный век русской поэзии
«Мы новые люди новой жизни», – провозгласили футуристы в 1913 году. Под этим лозунгом могли бы подписаться представители самых разных творческих групп и направлений, существовавших в России в конце XIX – начале XX века. Остро назревшая ревизия культурных ценностей, радикальное обновление всего арсенала художественных средств, пересмотр роли творца и места искусства в жизни – так российская культура отвечала на вызовы времени. Новая эпоха желала говорить на новом языке и ставила перед художником новые – зачастую небывалые – задачи.
Андрей Белый, характеризуя культурную жизнь на рубеже веков, отмечал одну черту, объединявшую всех, – «одинаковую решительность отрицания и отказа от прошлого, «нет», брошенное в лицо отцам». Это отрицание было адресовано, прежде всего, русскому просветительству, идеям позитивизма и «полезности искусства», которые десятилетиями доминировали в сознании образованной части общества. К концу XIX века русская интеллигенция, разочарованная в народничестве, в сугубо социальной, утилитарной направленности искусства и литературы, находилась в состоянии духовного кризиса.
В этих условиях, подхватив идеи европейского декадентства и, в первую очередь, символизма, русская культура бросала вызов мрачной атмосфере «конца века», преодолевая настроения разочарования и упадка. В недрах творческой интеллигенции рождалось новое культурное сознание – начинался процесс, который философ Николай Бердяев назвал «русским духовным ренессансом».
В своей философской автобиографии «Самопознание» он писал: «Сейчас с трудом представляют себе атмосферу того времени. Многое из творческого подъема того времени вошло в дальнейшее развитие русской культуры и сейчас есть достояние всех русских культурных людей. Но тогда было опьянение творческим подъемом, новизна, напряженность, борьба, вызов. В эти годы России было послано много даров. Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувствительности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму. Появились новые души, были открыты новые источники творческой жизни, видели новые зори, соединяли чувства заката и гибели с чувством восхода и с надеждой на преображение жизни».
Модернизация коснулась всех сфер искусства и литературы, философии и религиозной мысли, получив наиболее мощное и оригинальное развитие в поэтическом творчестве.
В лексикон русской литературной эмиграции выражение «серебряный век» вошло в начале 1930-х годов с легкой руки поэта и критика Николая Оцупа. «Запоздавшая в своем развитии Россия силой целого ряда исторических причин была вынуждена в короткий срок осуществить то, что в Европе делалось в течение нескольких столетий, – писал он в своей статье „Серебряный век русской поэзии“, посвященной истории модернизма в России. – Неподражаемый подъем „золотого века“ отчасти этим и объясним. Но и то, что мы назвали „веком серебряным“, по силе и энергии, а также по обилию удивительных созданий, почти не имеет аналогии на Западе: это как бы стиснутые в три десятилетия явления, занявшие, например, во Франции весь девятнадцатый и начало двадцатого века». Отметим, что Серебряным веком русской поэзии русские критики, работавшие в эмиграции, называли этот период изначально в негативном ключе. Они противопоставляли золотой век русской литературы, охватывавший первую треть XIX века, эпигонскому «серебряному веку какого-нибудь модернизма», по выражению Владимира Пяста.
В советском литературоведении понятие «серебряного века» – уже не как оценочное словосочетание, а как термин – вошло в обиход в 1960-е годы, после знакомства читателей с печатавшейся отрывками «Поэмой без героя» Ахматовой. В первой части поэмы есть символичные строки:
Идейно и исторически совпадая с эпохой модернизма, Серебряный век не имеет однозначных хронологических рамок. Начало новой эпохи традиционно соотносится с публикацией в 1893 году доклада Дмитрия Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Отмечая как неоспоримый факт «возмущение против удушающего мертвенного позитивизма», которое живет в душах его современников, писатель предощущает рождение нового искусства и перечисляет три его главных элемента: «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности».
Что касается хронологического конца Серебряного века, то этот вопрос остается открытым. Ряд исследователей соотносит его с началом Первой мировой войны. Согласно другой точке зрения, все закончилось в 1921 году – со смертью Александра Блока и расстрелом Николая Гумилева. Существует также мнение, что итоговую черту под Серебряным веком подвело самоубийство Владимира Маяковского в 1930 году.
Первой на перемену культурного климата отреагировала европейски ориентированная часть российского общества. В середине 1880-х французский поэт Жан Мореас придумал слово «символизм», назвав так недавно возникшее и только оформляющееся литературное течение. Вскоре он опубликовал свой исторический «Манифест символизма». А уже в 1994 году Валерий Брюсов начинает издавать в России первые сборники символистской поэзии. Первоначально русский символизм, самый яркий и мощный после французского, объединил Дмитрия Мережковского, Зинаиду Гиппиус, Константина Бальмонта, Валерия Брюсова и других авторов, ставших первопроходцами в России. Впоследствии их назовут старшими символистами, отделяя от выдвинувшихся на авансцену в начале 1900-х годов младосимволистов – поэтов, формировавшихся под влиянием философа Владимира Соловьева: Александра Блока, Андрея Белого, Михаила Кузмина, Вячеслава Иванова.
В отличие от символизма, акмеизм был исключительно российским явлением. И зарождался он из противостояния символизму, который к концу первого десятилетия ХХ века уже исчерпал себя. Вокруг идеологов нового направления – Николая Гумилева и Сергея Городецкого – и созданного ими Цеха поэтов сгруппировались очень разные и самобытные авторы: Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Георгий Иванов, Георгий Адамович и др.
Широко заявивший о себе одновременно с акмеизмом футуризм стал первым авангардным течением в русской литературе. Он подхватил эстафету у итальянских футуристов – буквально выхватил ее из рук Филиппо Маринетти, который обнародовал «Манифест футуризма» в 1909 году, – а уже в начале 1910-го в России вышел первый футуристический сборник. Инициированное художником и поэтом Давидом Бурлюком течение не было однородным, расслоившись на несколько групп: будетляне и кубофутуристы, «Гилея» и «Центрифуга», эгофутуристы и «Мезонин поэзии». Одни и те же поэты в разное время примыкали к разным объединениям, а то и вовсе переходили в другой лагерь. В 1910-е годы футуристами именовали себя Велимир Хлебников, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, Игорь Северянин, Алексей Крученых и еще десятки «ниспровергателей традиций».
Единственной поэтической группой, не имевшей общей идейной платформы, да и никогда не стремившейся к объединению, были так называемые «народные поэты» – Сергей Есенин, Николай Клюев, Сергей Клычков и ряд других. Новокрестьянскими их стали называть критики, отмечавшие общую для них ориентированность на устное народное творчество и идеи модернизма одновременно.
Выдыхающийся футуризм в конце 1910-х годов пустил новый побег – имажинизм, заявивший о себе созданием собственного «Ордена имажинистов» и выпуском программной Декларации. Это довольно живучее и высокоорганизованное направление объединило Анатолия Мариенгофа, Вадима Шершеневича, Сергея Есенина и других поэтов.
Стихи о женщине поэтов серебряного века
Сочинения по произведениям :
Сочинения по произведениям авторов:
Сочинение 9 класс. Женщина в дымке серебряного века
Каждый писатель или поэт в своем творчестве создает женский образ, который кажется идеальным именно ему. Нет эпохи в русской литературе, когда главенствовал бы надо всем один общий образ. Серебряный век подарил нам великое множество поэтов. У каждого из них свой особый стиль, свое мировоззрение, свое понимание творчества и свой идеал женщины. Не могу найти в женских образах чего-то общего, кроме разве что таинственности, неразгаданности. Но, пожалуй, эти черты присущи и женским идеалам других эпох.
Каков же идеал женщины для поэтов серебряного века? Первым вспоминается, конечно, Блок. Ведь именно он видел идеал женщины в совершенно особом свете. Блок – романтик. Особенно в его раннем творчестве поражает особое понимание любви. Вполне земное чувство превращается в стихах Блока в нечто мистически-прекрасное.
Блок в свои юные годы был сильно увлечен учением о Мировой Душе – Вечной Женственности. Понятно, что и женщина для него в те годы – Вечная Жена, Святая, Прекрасная Дама. Одним словом – нечто недоступное, небесное, неприкосновенное. Так и рождаются стихи, где сливаются религия, любовь и образ возлюбленной:
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной дамы
В мерцаньи красных лампад.
Трудно поверить, что бесплотный образ прекрасной незнакомки навеян земной женщиной – Л. Менделеевой. Лишь со временем Блок, наконец, отходит от учения о Мировой Душе и становится чуть ближе к реальности. Все той же женщине, своей жене, он посвящает ставшие такими известными стихи:
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Постепенно женский образ в лирике Блока преображается. Раньше он видел свою Прекрасную Даму «в мерцаньи красных лампад», теперь – в пригородном ресторане за грязным столиком. Но удивительно, что хотя Блок и отошел от своего юношеского романтизма, хотя и стал более «земным», но все так же он боготворит женщину. Она остается окутанной ореолом тайны, красоты я любви даже в сигаретном дыму кабака:
И страшной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Все-таки Блок верен себе и своей Прекрасной Незнакомке. Можно сказать, что в некотором роде эта Незнакомка – символ серебряного века. Но, тем не менее, в своем восприятии женщины и любви Блок стоит особняком. Как он отличается, например, от Пастернака?
Для Пастернака очень важна близость женщины к природе, ее родство с самой жизнью. Любовь к женщине и вдохновение переплетаются в его душе:
Красавица моя, вся стать,
Вся суть твоя мне по сердцу,
Вся рвется музыкою стать,
И вся на рифмы просится.
В стихах Пастернака больше боли, горести и печали, чем в стихах Блока. Блок был погружен в мир своих иллюзий, а Пастернак, наоборот, окунался в водоворот жизни. А жизнь одаривает человека редкими минутами беспредельного счастья, но и долгими часами отчаяния, разочарования и сомнений. А не любить нельзя. Пусть со слезами и муками, но невозможно отказаться от этого чувства:
Любить иных – тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Конечно, как и всему его творчеству, любовной лирике Пастернака присущ философский характер. Он смотрит на любовь и на женщину несколько отстраненно. Но не мыслит своей жизни без любви.
Интересно, что у Пастернака есть стихотворения, посвященные совершенно особенным женщинам – Анне Ахматовой и Марине Цветаевой. В этих стихотворениях выразилось его бесконечное уважение к ним. Здесь речь идет о духовной близости, но не мужчины и женщины, а двух поэтов. Вот посвящение Анне Ахматовой:
Мне кажется, я подберу слова,
Похожие на вашу первозданность.
А ошибусь, – мне это трын-трава,
Я все равно с ошибкой не расстанусь.
Думаю, главная ценность этой строфы заключена в том, что Пастернак нашел то единственное слово, которым можно определить всю Ахматову как поэта, все ее творчество – «первозданность». В ней есть первозданное восприятие жизни. Она – настоящая женщина серебряного века. Та самая «женщина в дымке серебряного века», только живая, чувствующая, настоящая. Она рождена этой эпохой, и она же внесла в нее свою лепту. Ахматовское восприятие жизни и любви мы считаем истинно женским. Как никто она чувствовала и переживала все, что происходило вокруг.
Она так же загадочна, как героини Блока и Пастернака. Недаром ее муж Николай Гумилев писал: «Из города Киева, из города Змиева, я взял не жену, а колдунью. ».
Есть и еще одна женщина, о которой нельзя не вспомнить, говоря о серебряном веке. Конечно, это Марина Цветаева. Женщина, о которой Пастернак писал так:
Ты вправе, вывернув карман,
Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.
Мне все равно, чем сыр туман.
Любая быль – как утро в марте.
«Утро в марте» – вот и те слова, которые подходят к Цветаевой так же, как «первозданность» к Ахматовой.
Может быть, такие женщины, как Ахматова и Цветаева и есть тот идеал, что искали поэты-мужчины серебряного века? Обе они мудры, сильны, способны на любовь и самопожертвование. Обе знают себе цену. В обеих есть тайна. В обеих искушенность, жизненный опыт соседствуют с почти детским, непосредственным восприятием действительности. Обе – гармоничные личности, сочетающие в себе силу и слабость, любовь и ненависть, радость и печаль, свет и тень. Что и говорить, совсем другие женщины служили идеалом поэтам золотого веха. Тогда в женщине ценили ее слабость, мягкость, терпимость. ХХ век внес свои коррективы: например, и Ахматова, и Цветаева ненавидели спустя столетие Наталью Гончарову – жену Пушкина. Не такова должна быть спутница поэта, считали они. Считали с высоты своего развития.
И все же какова идеальная женщина серебряного века? Боюсь, ответ многозначен. Такая женщина может быть любой. Вспомним «Темные аллеи» Бунина. Целая галерея женских портретов! Все разные. Но их объединяет их женская сущность и способность беззаветно любить. Так может быть, это и есть тот единственный признак, который отличает настоящую женщину? Любовь – вот что имеет значение. Любовь красит женщину. Любовь – и есть та дымка, которая окутывает и Прекрасную Даму, и возлюбленную, чей секрет «разгадке жизни равносилен», и бунинских героинь, и вполне реальных женщин – Анну Ахматову и Марину Цветаеву.
Загрузка...